Головатов, Михаил Васильевич

Михаил Васильевич Головатов
Период жизни	23 августа 1949 *
Место рождения	РСФСР
Принадлежность	СССР
Род войск	Войска КГБ СССР
Годы службы	1966- 1991
Звание	полковник
Командовал	Альфа (спецподразделение)
Награды и премии

Михаил Васильевич Головатов (p. 23 августа 1949 года в подмосковной деревне Муковнино Лопасненского (ныне Чеховского) района) — советский военнослужающий, командир Группы «А» в 1991–1992 годах, полковник запаса.

Биография

В 1965 году поступил в Московский авиационный техникум имени Н. Н. Годовикова. Выполнил нормативы мастера спорта по гребле и лыжам, кандидата в мастера по велогонкам.

Действительную службу проходил в военизированной пожарной охране Москвы. По её завершении в 1972 году принят на работу в 7-е Управление КГБ СССР. Профессиональную чекистскую подготовку прошел в Ленинградской спецшколе КГБ (1973 год).

Мастер спорта по лыжам и стрельбе из пистолета. В 1965–1971 годах был членом штатной команды «Динамо» по лыжным гонкам, входил в сборную Советского Союза. Чемпион Москвы в этой спортивной дисциплине (1969 год). Занимался греблей, выигрывал первенство Москвы в «одиночке» и «двойке». Окончил заочное отделение Государственного Центрального ордена Ленина института физической культуры (ГЦОЛИФК).

В Группе «А» — с момента её основания в 1974 году, прошел путь от младшего разведчика, снайпера до командира подразделения.

События в Вильнюсе

В июле 2011 г. Михаил Головатов был арестован в Вене, так как он находился в общеевропейском розыске по запросу Литвы по обвинению в участии в событиях 13 января 1991 года в Вильнюсе, когда группа «А» штурмовала телецентр.

Тем не менее, Головатов вскоре был освобожден. Австрийские власти утверждали, что он был отпущен исключительно по юридическим причинам, однако некоторые политики в Литве считают, что они поддались давлению со стороны России.

В связи с таким решением австрийской стороны послу Австрии в Вильнюсе была вручена нота протеста, у посольства Австрии прошли акции протеста. В ответ на действия Австрии Литва также решила отозвать для консультаций своего посла в Австрии Гедрюса Пуоджюнаса. Ноту по тому же поводу послу Австрии в Риге вручила и Латвия. В связи с освобождением Головатова министры иностранных дел Литвы, Латвии и Эстонии Аудронюс Ажубалис, Гиртис Валдис Кристовскис и Урамас Паэт обратились с протестом к комиссару ЕС по вопросам правосудия, основных прав и гражданства Вивьен Ридинг и к своим коллегам из стран ЕС.

Между тем, согласно присяге и долгу, Головатов выполнял приказ председателя КГБ Крючкова. Такой приказ без согласования с Горбачевым не отдается. Горбачев впоследствии утверждал, что он ничего не знал о произошедшем. Понимая всю нелепость ситуации, Головатов приказал своим бойцам оставить все боевые припасы в расположении группы "А", магазины для автоматов и пистолетов зарядить только холостыми патронами, а вместо гранат взять шумовые и световые взрывпакеты. Именно так и пошла Альфа на штурм телецентра. При взятии комнат использовалась такая тактика: сначала в комнату (или за угол) закидывались световые и шумовые взрывпакеты и тут же туда влетали бойцы. Вязали всех без разбору. Обнаруженное оружие приводилось в негодность.

Награды

• Орден Почёта (Россия)
• Орден Красного Знамени (СССР)
• Орден Красной Звезды (СССР)
• Орден «За личное мужество» (Беларусь)
• Медаль «За отвагу» (СССР)

Ссылки

• [www.alphagroup.ru/group-a/commanders/62 CV]

Отрывок, характеризующий Головатов, Михаил Васильевич

Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.