Голова каталанского крестьянина
Поделись знанием:
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Голова каталанского крестьянина — символическая последовательность картин маслом и карандашом Жоана Миро, сделанных между 1924 и 1925 годами. Миро начал работу в тот же год, в который Андре Бретон опубликовал свой «Манифест сюрреализма: Растворимая рыба». Частично серия была сделана в Париже. Для Миро «крестьянский» означает его связь с сельским знанием, перекликается с каталонской идентичностью.
В Фонде Жоана Миро хранится несколько подготовительных рисунков этой серии.
Работа показывает связь Миро с родиной на протяжении всей его карьеры. Жоан Миро создал эту серию в ответ на запрет каталанского языка Мигелем Примо де Риверой. Он был также под влиянием сельской местности Баш-Камп. В этой серии он развивает язык, основоположенный в таких работах, как «Каталанский пейзаж». Согласно одной интерпретации, последовательность картин Миро — в прогрессивном упрощении одной и той же сцены. Кристофер Грин, в свою очередь, говорит, что это не совсем линейная тенденция к упрощению, а, скорее, дилемма, внутренняя дискуссия между художником, который создает заполненное живописное пространство.
В картинах показывается синтетическое представление фигуры каталанского крестьянина с повторением таких символов, как треугольная голова, борода и красная шляпа (барретина). Фон картин нейтрален, жёлтого или синего цвета.
Содержание
Серия
| Название | Год | Размеры | Музей | Описание |
|---|---|---|---|---|
| Голова каталанского крестьянина[1] | 1924 | 146 × 114.2 см | Национальная галерея искусства, Вашингтон[2] | Работа стала коллекцией музея в результате дарения от Collectors Committee. В нижнем правом углу работа подписана: Miró / 1924. На обратной стороне картины можно прочесть: «Joan Miro,Tête de Paysan Catalan, 1924». |
| Голова каталанского крестьянина с гитарой[3] | 1924 | 92.4 × 73 см | Музей Тиссена-Борнемисы, Мадрид | В работе виден этап поиска художником своего стиля |
| Голова каталанского крестьянина[4] | 10 марта 1925 | 147 × 114 см | Национальная галерея Шотландии, Эдинбург | Картина может быть воспринята как автопортрет Миро, говорящий о его каталанской идентичности. Она написана в период, когда Миро начинает отходить от кубизма. Долгое время работа была частью частной коллекции Роберта Пемброуза, откуда была выкуплена при участии фондов Art Fund, the Friends of the Tate Gallery и the Fund Knapping 1999[5] |
| Голова каталанского крестьянина[6] | 1925 | 147 × 115 см | Музей современного искусства (Стокгольм) | Регистрационный номер работы - MOM 445; в музей работа попала в 1989 году как наследство Джерарда Боньера (Gerard Bonnier); ранее она принадлежала Jacques Viot, Galerie Pierre (Loeb), Private Samling, Marcel Mabille и Svensk-Fransk Konstgalleriet[7]. |
Выставки
| Год | Выставка | Место | Город | Примечания |
|---|---|---|---|---|
| 1934 | Ausstellung | Kunsthaus Zürich | Цюрих | [8] |
| 1936 | International Surrealist Exhibition | New Burlington Galleries | Лондон | [9] |
| 1980 | XIX & XX Century Master Paintings | Acquavella Galleries, Inc. | Нью-Йорк | [10] |
| 1982 | Miró in Ameria | Museum of Fine Arts | Houston | [11] |
| 1993 | Joan Miró: 1893—1993 | Фонд Жоана Миро | Барселона | [12] |
| 1993 | Joan Miró: Campo de Estrellas | Museo Nacional Centro de arte Reina Sofia | Мадрид | [13] |
| 1993 | Joan Miró | Нью-Йоркский музей современного искусства | Нью-Йорк | [14] |
| 1997 | Joan Miró: Campesino catalán con guitarra | Fundación Colección Thyssen-Bornemisza | Мадрид | [15] |
| 1998-1999 | Joan Miró | Moderna Museet & Louisiana Museum of Modern Art |
Стокгольм& Хумблебак |
[16] |
| 2004 | Joan Miró 1917—1934: La Naissance du Monde | Центр Помпиду | Париж | [17] |
| 2008 | La invención del siglo XX. Carl Einstein y las vanguardias | Museo Nacional Centro de Arte Reina Sofía | Мадрид | [18] |
| 2008 | Miró: la tierra | Palazzo dei Diamanti и Museu Thyssen-Bornemisza |
Феррара Мадрид |
[18] |
| 2011 | Miró: The ladder of scape | Галерея Тейт | Лондон | [19][20] |
| 2011 | Miró: L’escala de l’evasió | Фонд Жоана Миро | Барселона | [21] |
Напишите отзыв о статье "Голова каталанского крестьянина"
Примечания
- ↑ [www.nga.gov/collection/gallery/collcomm/collcomm-60661-exhibit.html image of the work]
- ↑ [www.nga.gov/collection/gallery/collcomm/collcomm-60661-exhibit.html Information about the work on the website of the National Gallery]. NGA (2011). [www.webcitation.org/6AK5de9aL Архивировано из первоисточника 31 августа 2012].
- ↑ [www.museothyssen.org/en/thyssen/ficha_obra/502 image of the work] at the Thyssen-Bornemisza Museum website
- ↑ [www.nationalgalleries.org/index.php/collection/online_az/4:322/results/0/8725/ image of the work] on the website of the National Gallery of Modern Art Scotland
- ↑ [www.nationalgalleries.org/index.php/ collection/online_az/4: 322/results/0/8725 / Information about the work at the museum site] (англ.) (2011).
- ↑ [3.bp.blogspot.com/-9zsRpuIhcU4/Tenz0XMUukI/AAAAAAAAPy0/XPezbabP3gQ/s1600/Head.Peasant.jpg image of the work]
- ↑ [www.modernamuseet.se/en/The -Collection/The-collection1/Search-the-Collection Information about the work on the website of the museum. Ref MOM 445] (англ.). Moderna Museet.
- ↑ Catalogue number exposure: 86
- ↑ Catalogue number exposure : 210
- ↑ Catalogue number exposure : no. 13.
- ↑ Non numbered Catalogue
- ↑ Catalogue number exposure : 62
- ↑ Catalogue number exposure : 7
- ↑ Catalogue number exposure : 39
- ↑ Catalogue number exposure : 1
- ↑ Catalogue number exposure : 17
- ↑ Catalogue number exposure: 58
- ↑ 1 2 Catalogue number exposure : 95
- ↑ [www.elperiodico.cat/ca/noticias/cultura-i-espectacles/tate-modern-obre-dijous-una-gran-retrospectiva-miro-971154 La Tate Modern obre dijous una gran retrospectiva de Miró] (Catalan). El Periódico de Catalunya (12/04/2011). [www.webcitation.org/6BAx07Uf7 Архивировано из первоисточника 5 октября 2012].
- ↑ [www.llull.cat/monografics/miro/miro.html Exposició coorganitzada] per l'Institut Ramon Llull.
- ↑ Catalogue number exposure 1
Литература
- Clavero Jordi.J. Fundació Joan Miró. Foundation's Guide. — Barcelona: Polígrafa, 2010. — ISBN 978-84-343-1242-5.
- [books.google.com/books?id=0dhLAQAAIAAJ European paintings: an illustrated catalogue]. — National Gallery of Art, 1985. — ISBN 978-0-89468-089-2.
- Kramer, Hilton. «Modern Art at the National Gallery.» The New Criterion 7, no. 8 (April 1989): 3. 1989
- [books.google.com/books?id=QHHsAAAAMAAJ Joan Miró: Campesino catalán con guitarra, 1924 : 1 de octubre, 1997-11 de enero, 1998, Museo Thyssen-Bornemisza]. — Fundación Colección Thyssen-Bornemisza, 1997.
- Dupin, Jacques. Miró. New York, 1962: 162, 166. 1962
Отрывок, характеризующий Голова каталанского крестьянина
– Что же, соснули бы, – сказал казак.– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
