Головина, Вера Леонидовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вера Леонидовна Головина
Дата рождения:

17 мая 1902(1902-05-17)

Место рождения:

Карачев, Российская империя

Дата смерти:

1988(1988)

Место смерти:

Москва

Гражданство:

СССР

Профессия:

актриса

Вера Леонидовна Головина́ (17 мая 1902, Карачев — 1988, Москва) — советская драматическая актриса театра и кино.

Принадлежала к дворянскому роду, родилась в семье офицера.





Биография

В 1920 году поступила в театральную студию под руководством Евг. Вахтангова, став его ученицей, а после его кончины вошла в число тех, кто отстаивал независимость студии от МХТа и в конце концов в 1926 году добился для своей труппы статуса театра. Однако, сложности с руководством в театре Вахтангова на этом не закончились. Несколько лет театр возглавлял художественный совет, но коллективное руководство в театре не может существовать долго. Наметились два основных претендента на должность главного режиссёра: Борис Захава и Рубен Симонов. Оба талантливы, оба ставили интересные спектакли, оба стремились сохранить традиции своего педагога — Евг. Вахтангова. Каждый, как режиссёр, имел свои предпочтения среди актёров. Вера Головина занимала сторону Б. Захавы. В 1939 было подписано правительственное решение о назначении главным режиссёром театра им. Вахтангова Р. Н. Симонова[1]. Тем не менее, Б. Захава продолжал работать в театре. Отголоски этого раздора продолжались ещё очень долго. Два мастера не всегда могли согласиться друг с другом даже через двадцать лет, в 1958 году. В результате нового витка этих сложных отношений Вера Головина, как сторонница Б. Захавы, в 1958 году была уволена из театра, попав под сокращение штата[2].

Больше она на театральную сцену не выходила. Снялась в нескольких фильмах в небольших ролях и эпизодах.

Творчество

Театральные роли

Роли в кино

Напишите отзыв о статье "Головина, Вера Леонидовна"

Примечания

  1. [www.vakhtangov.ru/history/ Сайт театра Вахтангова. История]
  2. [www.vahtangov.ru/history/persons/vgolovina/ Вера Головина. Сайт Вахтанговского театра]

Отрывок, характеризующий Головина, Вера Леонидовна

Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»