Головино (Москва)

Головино́ — село на северо-западе Москвы, на берегах реки Лихоборки, вошедшее в состав столицы в 1960 году. Село находилось на территории современного Головинского района.

История

Село известно с XV века как владения боярина Ивана Владимировича Ховрина-Головы, родоначальника рода Головиных. Своё произвище «голова» боярин получил, так как был крестником великого князя Ивана III. По мнению С. Б. Веселовского именно от этого прозвища произошло название села.

В Смутное время Головино опустело. На 1614 год село значилось за Гаврилой Хлоповым. В то время царь Михаил Фёдорович выбрал себе в жены сестру Гаврилы — Марию Хлопову, но свадьба не состоялась из-за интриг Салтыковых.

К 1635 года Гаврила Хлопов выкупил все земли, входившие в состав Головина, своё имущество он завещал сыну Ивану Несправе, а тот — своим сыновьям. В период с 1639 по 1750 год село часто меняло владельцев и было поделено на части.

К 1766 год Головино принадлежало двум владельцам: А. А. Хитрово и Федосье Хлоповой. В селе были два господских дома с садами. У Хитрово было 113 десятин земли, 4 двора и 19 крестьян, у Хлоповой — 42 десятины земли и 12 дворовых людей.

Во второй половине XVIII века Головино было продано Г. И. Бестужеву, потом перешло во владения бригадира А. И. Головастову. В 1788 году село опять продали М. Р. Хлебникову, который служил секретарем у генерал-фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского.

На рубеже XVIII—XIX века хозяином села стал майор И. М. Хлебников. К этому времени в Головине насчитывалось 11 дворов, 72 крестьянина и 16 дворовых людей.

В 1852 года хозяином Головина был полковник М. М. Обольянинов. В селе было 10 дворов, 73 крестьянина и 6 дворовых людей.

Вскоре село перешло во владение штаб-ротмистра М. И. Головина и его жены Варвары Ильиничны. Усадьба выглядела, как и другие имения того времени: дом имел один этаж со стороны главного входа и два этажа — со двора. Дом был окружен старинным парком с прудом. В парковой оранжерее выращивали персиковые деревья.

Варвара Ильинична Головина была очень религиозным человеком, она занималась благотворительностью и в 1872 года устроила в верхнем этаже двухэтажного флигеля домашнюю церковь. В 1880 года Головина скончалась, в усадьбе была устроена богадельня. Село приобрел московский купец Никита Сидоров, именно он посодействовал тому, чтобы на этой территории устроили монастырь.

В 1886 года был основан Казанский Головинский общежитейский монастырь. Обитель постоянно росла и благоустраивалась, при монастыре существовала больница, богадельня и школа. Во время Первой мировой войны в монастыре был госпиталь, монахини собирали всё необходимое для солдат.

После революции 1917 года монастырь не закрыли. В 1919 году здесь открыли госпиталь, который содержался на средства наркомата здравоохранения.

В 1921—1922 годах во время кампании, направленной против церковных учреждений, монастырь подвергся разгрому и был навсегда закрыт в 1929 году. Закрытие монастыря совпало с началом коллективизации в Головине.

В 1926 году здесь было 40 дворов и 227 жителей.

В 1960 году село вошло в состав Москвы и стало застраиваться жилыми домами.

Память

Память о селе Головино сохранилась в названиях:

• Головинский район
• Головинские пруды
• Головинское шоссе
• Головинское кладбище

Отрывок, характеризующий Головино (Москва)

– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.