Головин, Пётр Петрович Меньшой

Пётр Петрович Меньшой Головин (ум. 14 декабря 1627) — русский государственный и военный деятель, сын боярский и голова, воевода, затем боярин, седьмой сын окольничего Петра Петровича Головина от брака с Анной Ивановной Поджогиной.

Биография

В 1599-1604 годах Пётр Петрович Головин служил сначала головой, затем воеводой «в Новом в Цывелском городе». В 1613 году был отправлен воеводой в Терский город. В мае 1614 года отправил на помощь астраханцам, выступившим против мятежного атамана Ивана Заруцкого, укрывшегося с 800 казаками в городском кремле, отряд стрельцов во главе с сотником В. Хохловым.

В начале сентября 1614 года в своей отписке в Посольский приказ терский воевода Петр Петрович Головин писал о желании кумыкского мурзы Салтан-Магмута дать аманата (заложника) в Терский город и об участии в переговорах с ним терских окочан Дербыша Божикова и Петряя Илтарова. Воевода добавлял к этому, что им ещё в 1613 году были направлены в Мичкизы терские жители, «окоцкие люди», чтобы «проведывати про шах Баса [Аббаса I] и про горские всякие вести», в том числе и о Салтан-Магмуте- мурзе «з братьею». Вернувшись, посланные рассказывали, что Салтан-Магмут с братьями уехал к р. Быстрая «бить челом и дать шерть государю и царю, а также отдать своего сына в аманаты в Терский город». Предполагалось, что на Быструю для договора и для шерти «по своей вере, по мусульманскому закону» и получения аманата к Салтан-Магмуту должны были выехать кн. С. Я. Черкасский и стрелецкий голова Л. Вышеславцев в сопровождении стрельцов и казаков. Однако сложная политическая обстановка, напряжённые взаимоотношения кабардинских князей с Салтан-Магмутом привели к тому, что «без государева указа» терский воевода не решился взять аманата, и дело было отложено. В этот период Салтан-Магмут жил в одном из селений в Сала-юрте.

14 декабря 1627 года боярин Петр Петрович Меньшой Головин скончался, постригшись в монашестве и схиме с именем Павла. Оставил двух сыновей: Петра и Василия.

Дети: Василий Петрович Головин (ум. 1612), стольник, воевода, казначей, окольничий и боярин; Пётр Петрович Головин (ум. 1654), стольник, воевода и окольничий, родоначальник четвертой младшей ветви рода Головиных.

Литература

• Славянская энциклопедия. XVII век: в 2 т. / Автор-составитель В. В. Богуславский. — М.: ОЛМА-ПРЕСС; ОАО ПФ «Красный пролетарий», 2004. — 5000 экз. — ISBN 5-224-02249-5

Отрывок, характеризующий Головин, Пётр Петрович Меньшой

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.