Головнин, Василий Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Михайлович Головнин
Дата рождения

8 (19) апреля 1776(1776-04-19)

Место рождения

село Гулынки, Переяслав-Рязанская провинция, Московская губерния[1]

Дата смерти

29 июня (11 июля) 1831(1831-07-11) (55 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

Флот

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 вице-адмирал

Командовал

шлюп «Диана»
шлюп «Камчатка»

Сражения/войны

Русско-шведская война 1788—1790

Награды и премии

Васи́лий Миха́йлович Головни́н (8 [19] апреля 1776, село Гулынки, Пронского уезда, Рязанской губернии[1] — 29 июня [11 июля1831, Санкт-Петербург) — русский мореплаватель и мемуарист, вице-адмирал, руководитель двух кругосветных экспедиций. Отец статс-секретаря А. В. Головнина.





Биография

Родился в рязанском имении родителей. Головнины — дворянский род, предположительно происходящий от новгородского боярина Никиты Головни (1401). Мать адмирала, Александра Ивановна (ум. 1785), происходила из богатого рязанского рода Вердеревских. Отец и дед служили в Преображенском полку, куда, согласно существовавшему тогда обычаю, на 6-м году от рождения был записан сержантом и Василий. Потеряв родителей в юном возрасте, был определён в Морской кадетский корпус.

Произведенный в гардемарины, участвовал на корабле «Не тронь меня» 23 и 24 мая и 22 июня 1790 года в сражениях против шведов и был награждён медалью. Окончив курс в корпусе в 1792 году, Головнин был по малолетству оставлен ещё на один год и воспользовался этим для изучения словесности, истории и физики. В январе 1793 года был произведён в мичманы и с тех пор беспрерывно находился в походах и за границей. В 1799 году участвовал в высадке десанта и бывших при том сражениях на берегах Голландии.

Время с 1801 года по 1805 год провёл в Англии, куда был послан для службы на судах английского флота и где находился под начальством адмиралов Корнвалиса, Нельсона и Колингвуда. По возвращении составил книгу «Военные морские сигналы для дневного и ночного времени», которой русский флот пользовался в течение 24 лет.

Кругосветное плавание «Дианы»

В 1806 году в чине лейтенанта назначен командиром шлюпа «Диана». «Диана» была обычным транспортом-лесовозом, который под руководством В. М. Головнина перестроили на Олонецкой верфи в шлюп — небольшой трехмачтовый парусный корабль.

В истории русского флота не отмечено другого такого факта, чтобы лейтенанту доверили командование кораблем, «коль скоро надлежало плыть далее пределов Балтийского моря; однако, по уважению к опытности и познаниям Головнина морское министерство отступило от этого общего правила», писал позднее адмирал Ф. Врангель.

Русское правительство решило направить шлюп «Диана» в кругосветную экспедицию, главной целью которой были географические открытия в северной части Тихого океана, преимущественно в пределах России. Экспедиции было также поручено доставить разные материалы в Охотск.

25 июня 1807 года «Диана» отправилась в плавание. 27 февраля 1808 года «Диана» прошла мимо островов Тристан-да-Кунья, а на рассвете 18 апреля 1808 года русские моряки увидели берега мыса Доброй Надежды. Через два дня шлюп вошёл в Саймонстаун, принадлежавший англичанам. Несмотря на то что «Диана» имела специальное разрешение английского правительства, командующий английской эскадрой вице-адмирал Барти, объявив В. М. Головнину о войне, начавшейся между Россией и Англией, задержал русский корабль до получения соответствующего распоряжения из Англии.

В романе Патрика О`Брайена «Миссия на Маврикий» упоминается, что английский адмирал Берти, будучи неуверенным в своих действиях, не взял на себя ответственность объявить экипаж «Дианы» военнопленными после ареста шлюпа, поскольку в этом случае ему пришлось бы выделить деньги на их питание. Если бы правительство Англии не утвердило его решение, все потраченные деньги он был бы вынужден компенсировать из своих средств. Поэтому адмирал взял с капитана шлюпа слово, что тот не сбежит, запретил выдавать ему провизию и оставил шлюп стоять в бухте, никак более ему не препятствуя — в расчёте на то, что когда Головнину всё это надоест, он нарушит своё слово и сбежит, и, таким образом, проблема его ареста решится сама собой.

Более года проведя в плену, Головнин на «Диане» 16 мая 1809 года предпринял побег. Корабль успешно вышел из бухты на глазах нескольких английских кораблей и благополучно прибыл на Камчатку. Описание этого путешествия напечатано Головниным в 1819 году.

В плену у японцев

В 1811 году на В. М. Головнина было возложено описать Курильские и Шантарские острова и берег Татарского пролива; результаты этих трудов он также напечатал в 1819 году. Здесь, во время работ у острова Кунашира, Головнин был обвинён в преступлении принципов сакоку и захвачен японцами в плен вместе с мичманом Муром, штурманским помощником Андреем Ильичом Хлебниковым и 4-мя матросами; плен продолжался более двух лет; описание его, изданное в 1816 году, переведено на многие европейские языки.

Кругосветное плавание «Камчатки»

В 1817—1819 годах В. М. Головнин совершил новое кругосветное путешествие, описанное им в 1822 году. На этот раз, для путешествия был специально построен военный шлюп «Камчатка». В этом плавании первую серьёзную практику получили будущие выдающиеся русские мореплаватели Фердинанд Врангель, Фёдор Литке и Фёдор Матюшкин.

О том, что видели путешественники, можно судить по серии из 43 рисунков, выполненных за время плавания художником Михаилом Тихановым. Во время этого путешествия, в 1818 году, Головнин был избран членом Петербургской академии наук.

Служба в Петербурге

В 1821 году в чине капитан-командора был назначен помощником директора Морского корпуса; в 1823 году назначен генерал-интендантом флота, а в 1827 году получил в своё ведение департаменты: кораблестроительный, комиссариатский и артиллерийский. За время 8-летнего управления Головниным интендантской частью на флоте (1823—1831) было построено 26 линейных кораблей, 21 фрегат, 2 шлюпа, 10 пароходов (первых в России) и многих других мелких судов общим количеством свыше 200.

Адмиралу Головнину принадлежало не менее 205 томов книг по географии и морскому делу[2]. В 1921 году это книжное собрание в разрозненном виде поступило из имения Головниных в Московский университет, впоследствии оно было выделено из общего и обменно-резервного фондов и сейчас хранится в отделе редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ[3].

Головнин умер в 1831 году от холеры во время вспыхнувшей в столице эпидемии. Похоронен на Митрофаниевском кладбище Санкт-Петербурга.

Семья

В браке с Евдокией Степановной Лутковской (1795—1884) имел сына Александра (1821—1886) и дочь Поликсену (1824—1909), которая вышла замуж за П. И. Саломона.

Тесть адмирала, тверской помещик Степан Васильевич Лутковский (ум. 25.11.1840), отставной поручик лейб-гвардии Преображенского полка, воспитал 7 сыновей и 6 дочерей. Все четыре взрослых брата Евдокии Степановны служили на флоте — двое из них, Пётр и Феопемпт Лутковские, стали адмиралами. Её сестра, Екатерина, была замужем за контр-адмиралом Максимом Максимовичем Геннингом (сыном М. М. Геннинга), а сёстры Анна и Глафира приняли постриг в одном из тверских монастырей.

Память

Именем Головнина названы вулкан Головнина на Кунашире, посёлок и порт Головнино там же, пролив Головнина между Курильскими островами, гора Головнина на Камчатке, залив, лагуна и город Головин (ранее Головнин) на Аляске, а также ряд более мелких объектов.

Памятники Головнину установлены в Старожилове Рязанской области и в столице республики Вануату — городе Порт-Вила. В 1992 году в России выпущена почтовая марка, посвящённая Головнину.

Сочинения

  • Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах. С приобщением Замечаний его о Японском Государстве и народе. — СПб., 1816. — Ч. 1
  • Головнин В. М. Сочинения. Путешествие на шлюпе «Диана» из Кронштадта в Камчатку, совершенное в 1807, 1808 и 1809 гг. В плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 гг. Путешествие вокруг света на шлюпе «Камчатка» в 1817, 1818 и 1819 гг.: С приложением описания примечательных кораблекрушений в разные времена претерпенных русскими мореплавателями. — М.; Л.: Изд-во Главморпути, 1949. — 506 с.
  • Головнин В. М. Путешествие вокруг света, совершенное на военном шлюпе «Камчатка» в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном Головниным. — М.: Мысль, 1965. — 383 с.: ил., табл., карт.
  • Головнин В. М. Путешествия вокруг света. — М.: Дрофа, 2007. — 896 с. — (Серия «Библиотека путешествий»).
  • Головнин В. М. [fershal.narod.ru/Memories/Texts/Golovnin/Golovnin.htm Записки флота капитана Головина о приключениях его в плену у японцев.] — М.: Захаров, 2004. — 464 с. — (Серия «Биографии и мемуары») на сайте [fershal.narod.ru/ «Российский мемуарий»]

Напишите отзыв о статье "Головнин, Василий Михайлович"

Примечания

  1. 1 2 Ныне — Старожиловский район, Рязанская область, Россия.
  2. Шульговская Н. И. Личная библиотека В. М. Головнина (опыт реконструкции) // Из коллекций редких книг и рукописей Научной библиотеки Московского университета. — М., 1981. — Вып. 3. — С. 5—23.
  3. [nbmgu.ru/nbmgu/manuscript.aspx?sector=library Научная Библиотека МГУ | О библиотеке | Редкие книги и рукописи]
  4. [www.planespotters.net/Production_List/Airbus/A319/3838,VQ-BBD-Aeroflot-Russian-Airlines.php VQ-BBD Aeroflot — Russian Airlines Airbus A319-111 — cn 3838 — Planespotters.net Just Aviation]
  5. [7info.ru/archiv/world-society/36716/ В Старожилово открыт первый в России памятник Василию Головнину]. 7info.ru. Проверено 4 сентября 2015.

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Головнин, Василий Михайлович

Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.