Головчинер, Виктор Яковлевич

Головчинер Виктор Яковлевич
Дата рождения:	28 июня 1905(1905-06-28)
Место рождения:	Минск
Дата смерти:	15 июля 1961(1961-07-15) (56 лет)
Место смерти:	Вильнюс

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Головчинер Виктор Яковлевич ( 28 июня 1905, Минск — 15 июля 1961, Вильнюс ) — советский режиссёр и драматург. Заслуженный артист Белорусской ССР (1940). Народный артист БССР (1944) и Литовской ССР (1959).

Биография

Родился в семье меламеда и учителя музыки. Учился в Белорусской оперно-драматической студии (Москва, 1921–26), окончив которую, стал актером, а в 1928 — режиссёром Государственного еврейского театра БССР (БелГОСЕТ) в Минске ( в 1942-46 художественный руководитель ). Режиссёр Белорусского рабочего театра ЦСПСБ (1930-32), БДТ-1 (1939-42), главный режиссёр Государственного русского театра БССР (1948). В период с 1949 по 1951 главным режиссёром Иркутского драматического театра, затем режиссёром Узбекского музыкального театра (1951–53) и Русского драматического театра в Ташкенте (1953–54), с 1955 – главный режиссёр Русского драматического театра в Вильнюсе.
Автор пьес «Великодушие» и «Урок жизни» (1935, Белорусский 1-й государственный драматический театр в Минске).

Театр имени ЦСПСБ

• «Выстрел» А.Безыменского (1930)

БелТРАМ

• «Севильский цирюльник» (1937)

БелГОСЕТ

• «Вольпоне» Б.Джонсона (1934)
• «Фальшивая монета» М.Горького (1937)
• «Колдунья» А.Гольдфадена (1941)
• «Пигмалион» Б.Шоу

БГТ-1

• «Глупая для других, умная для себя» Л.де Вега

Государственный русский театр БССР

• «Отелло» В.Шекспира

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11235 Головчинер Виктор] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [irkipedia.ru/content/golovchiner_viktor_yakovlevich]
• [www.museumoffamilyhistory.com/yt/lex/G/golovtshiner-viktor.htm]

Отрывок, характеризующий Головчинер, Виктор Яковлевич

Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.