Голодный, Михаил Семёнович

Для термина «Голодный» см. также другие значения.

Михаи́л Голо́дный
Имя при рождении:	Михаи́л Семёнович Эпште́йн
Дата рождения:	11 (24) декабря 1903(1903-12-24)
Место рождения:	Бахмут, Екатеринославская губерния, Российская империя
Дата смерти:	20 января 1949(1949-01-20) (45 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	поэт, переводчик, журналист
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	стихотворение, баллада
Язык произведений:	русский

Михаи́л Семёнович Голо́дный (настоящая фамилия — Эпште́йн; 1903 — 1949) — русский советский поэт, переводчик и журналист.

Биография

Родился 11 (23 декабря) 1903 года в Бахмуте в еврейской семье. Детство и юность Михаила Голодного прошли в Екатеринославе на улице Александровской (ныне — Артёма). После установления Советской власти в городе вместе с комсомольским поэтом Михаилом Светловым стоял у истоков молодёжного рабкоровского движения. Писать начал в 1919 году. Тогда же вступил в комсомол. Первые стихи напечатаны в местных журналах «Юный пролетарий» (1920), «Молодая кузница» (1924), газете «Грядущая смена» (выходила с 1921 года). В начале 20-х годов уехал в Харьков, потом в Москву. Учился в рабфаке, затем в Высшем литературно-художественном институте имени В. Я. Брюсова. Продолжил образование в Московском университете. До 1927 года был членом группы «Перевал», а затем включился в работу ВАПП. Член ВКП(б) с 1939 года. Жил в Москве в знаменитом «Доме писательского кооператива» (Камергерский переулок, 2). В годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом центральных и фронтовых газет. Погиб 20 января 1949 года при невыясненных обстоятельствах (сбит автомобилем). Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 1) вместе с сыном Цезарем Голодным (1927—1971; журналист) и женой Лидией Павловной Цюнг-Голодной (1918—1992; певица).

Творчество

Центральное место в творчестве Михаила Голодного занимает героика Гражданской войны. Его поэмы, песни, баллады «Верка Вольная», «Судья ревтрибунала», «Песня чапаевца», «Песня о Щорсе», «Партизан Железняк» послужили созданию своеобразного исторического мифа об эпохе 1920—30-х годов. Перевёл на русский язык ряд произведений Т. Г. Шевченко, М. Ф. Рыльского, А. Мицкевича и других авторов.

Библиография

• Сваи / Предисл. В. С. Рожицына. — Харьков: Изд. ЦК КСМУ, 1922. — 34 с.
• Сваи / Предисл. В. Рожицына. — Изд. 2-е. — Харьков: Молодой рабочий, 1923. — 42 с.
• Земное / Обл. и рис. З. Толкачёва. — Харьков: Пролетарий, 1924. — 67 с.
• Васька с Александровской улицы. — Харьков, 1923. — 24 с.
• Стихи. — М.: Молодая гвардия, 1924. — 20 с.
• Дороги: Стихи. — М.: Новая Москва, 1925. — 64 с.
• Земное: Стихи. — Харьков, 1924. — 68 с.
• Земное: Стихи. — Изд. 2-е доп. — Л.: Молодая гвардия, 1926. — 92 с.
• Избранные стихи. — М.: Огонёк, 1927. — 32 с.
• Новые стихотворения. — М.: Молодая гвардия, 1928. — 60 с.
• Мой стих. — М.: Молодая гвардия, 1930. — 32 с.
• Стихи и песни. - М.-Л., 1930. - 102 с.
• Стихи о гражданской войне. — М.: Журнально-газетное объединение, 1932. — 30 с.
• Слово пристрастных / Худ. В. Гутентог. — М.: Советский литература, 1934. — 62 с.
• Лирика / Предисл. М. Серебрянского; Худ. Д. Бажанов. — М.: Гослитиздат, 1936. — 270 с.
• Песни и баллады Отечественной войны. — Ташкент: Госиздат Уз. ССР, 1942. — 36 с.
• Стихи об Украине / Обл. В. Алфеевского. — Ташкент: Советский писатель, 1942. — 44 с.
• Избранное. — М.: 1949.
• Стихи; Баллады: Песни. — М.: Советский писатель, 1952. — 136 с.
• Избранное. - М.: Гослитиздат, 1956. - 245 с.
• Стихи. — М.: Художественная литература, 1986. — 232 с.

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>

Ссылки

• [www.poesis.ru/poeti-poezia/golodnij/biograph.htm Биография М. Голодного]

Отрывок, характеризующий Голодный, Михаил Семёнович

– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.