Голодовка

Голодо́вка — сознательный отказ от принятия пищи в знак протеста с целью вызвать у окружающих чувство вины за происходящее. Голодовка является средством ненасильственной борьбы или давления.

Виды голодовок

Голодовки можно классифицировать по разным основаниям.

По типу

• Обычная голодовка — отказ от принятия какой-либо пищи.
• Сухая голодовка — отказ от принятия не только пищи, но и воды.
• Частичная голодовка:
  • Отказ от всех видов пищи, кроме некоторых. Например, голодовка «на хлебе и воде», при которой человек не ест ничего, кроме небольшого количества хлеба и не пьёт ничего, кроме воды.
  • Отказ от определённой пищи. Например, отказ заключённых есть «казённую пищу», хотя от пищи, принесённой им родственниками, они не отказываются.

По причинам

• Политические
• Социальные
• Экономические
• Личные

По количеству участников

• Индивидуальные
• Массовые

Голодовки в культуре Индии

Шастры рекомендуют кратковременную голодовку (абходжана) или голодовку насмерть (прайа) как средство давления кредитора на должника. В комментарии к переводу «Дхармашастры Нарады» А.А. Вигасин и А.М. Самозванцев указывают, что обычаи, когда «кредитор может сам голодать или перестать кормить своих слуг и детей ... хорошо засвидетельствованы различными индийскими источниками». Голодовка кредитора проводилась у дома должника. В случае смерти кредитора должник считался его убийцей.

Первые свидетельства о широком применении голодовок как способа социальной борьбы в истории Индии содержатся в кашмирской хронике XII в. «Раджатарангини». В ней сообщается о коллективных голодовках брахманов. Самая крупная из таких акций произошла в XII в. в столичном храме Гокула, когда для участия в ней собрались члены паришадов (храмовых советников) со всех концов Кашмира. Эта голодовка была направлена против царя Бхикшу и имела целью реставрацию на троне его соперника Суссалы. В конце Х в. брахманы-владельцы главных аграхар (земельных владений), подстрекаемые соперником царицы Дидды, начали голодовку и добились народного волнения. После смерти Дидды (начало XI в.) министры-брахманы побудили брахманов-членов паришадов устроить голодовку протеста против главного министра Тунги, фаворита царицы, происходившего из низкой касты. В хронике упоминаются два случая, когда в разное время (XI и XII вв.) царские войска добивались голодовками неоднократного увеличения жалованья.

В этой же хронике описываются и индивидуальные голодовки. Так, за давностью лет один истец не смог доказать, что его водоем был несправедливо присвоен другим лицом, поэтому, добиваясь пересмотра дела, он объявил голодовку и потребовал, чтобы царь лично рассмотрел его. Царь, действительно, лично обратился к этому делу и с помощью советников решил его в пользу истца.

Долг царя возлагал на него личную ответственность за все случаи нарушения законности в его землях. Поэтому смерть брахмана, например, особенно тяжким грехом ложилась не только на то лицо, из-за которого была начата голодовка, но и на самого правителя страны. В связи с этим царь Уччала даже «дал клятву покончить с собой, если хоть один человек умрет от голодовки», чем побудил судей к осторожности.

В начале XX в. политические голодовки в Индии применялись широко и систематически в национально-освободительной борьбе индийцев против британского владычества. Они в первую очередь связаны с именем Мохандаса Карамчанда Ганди. Ганди рассматривал голодовки как один из методов движения сатьяграхи и говорил, что «только тот имеет привилегию на голодовку во имя истины, кто свободен от животных страстей и кто отрекся от всех земных обладании и стремлений».

Длительные голодовки

Длительная голодовка негативно отражается на здоровье человека и может привести к смерти от истощения организма.

С 1 марта по 3 октября 1981 г. в британской тюрьме Мэйз группа членов Ирландской республиканской армии держала голодовку с требованием восстановить статус политических заключенных для членов ИРА. Голодовка закончилась смертью десяти политзаключенных. Максимальный срок этой голодовки у одного из погибших, Киран Дохерти, составил 73 дня.

В случае принудительного кормления срок жизни голодающего может существенно увеличиться и достигнуть продолжительности 100 дней и более.

В частности, советский диссидент Анатолий Марченко держал голодовку (точнее, голодовка лишь была объявлена, но к нему было применено принудительное кормление) с требованием освобождения политзаключённых в СССР 117 дней, умер через несколько дней после выхода из голодовки в тюремной больнице.

Чарльз Хайдер 23 сентября 1986 года у Белого дома в Вашингтоне начал голодовку, продолжавшуюся до конца апреля следующего года — 218 дней.

Кубинский диссидент Гильермо Фариньяс 134 дня держал голодовку с требованием освобождения больных политзаключённых на Кубе.

Есть примеры и длительных сухих голодовок. Бывший советский диссидент, политзаключенный Андрей Деревянкин в 1997 г. выдержал две сухие голодовки продолжительностью 10 дней — в спецприемнике «Северный» и в следственном изоляторе «Матросская Тишина» Москвы.

С 5 декабря 1996 по 25 марта 1997 года голодал в СИЗО находящийся под следствием создатель белорусской пирамиды "белорусский мавроди" Валерий Буяк, на 90-й день попал в реанимацию, всего проголодал 112 дней..

Принудительное кормление

Практика принудительного кормления широко использовалась в тюрьмах во время голодовок заключённых, но Токийская декларация Всемирной организации здравоохранения 1975 года запретила насильственное кормление заключённых при соблюдении определённых условий. Согласно этой декларации, если заключённый отказывается от еды, кормление можно прекратить, но только если по крайней мере два независимых врача подтвердят, что заключённый может разумно и спокойно рассмотреть последствия его отказа от еды, которые врачи обязаны ему объяснить.

Европейский суд по правам человека в 2005 г. в решении по делу Nevmerzhitsky v. Ukraine (54825/00) указал, что меры, такие как принудительное кормление, не могут считаться унижающими достоинство, если они необходимы для спасения жизни человека. Однако правительство Украины не продемонстрировало, что насильственное кормление было вызвано медицинской необходимостью в случае Невмежицкого. Суд также указал, что методы принудительного кормления с применением наручников, расширителя рта и специальной резиновой трубки, вставляемой в пищевод, можно приравнять к пыткам.

Политические голодовки в СССР и России

С 1974 по 1984 годы неоднократно голодовку проводил российский физик и общественный деятель А. Д. Сахаров. Этими акциями он имел цель привлечь внимание мировой общественности к судьбе советских политзаключенных, а также выражал протест по поводу существовавших в годы советской власти ограничений на выезд граждан за территорию СССР. 2 мая 1984 года он начал голодовку, продолжавшуюся до 6 августа того же года, протестуя против отказа советских властей разрешить жене Сахарова Елене Боннэр выезд за границу для проведения операции на сердце. На пятый день голодовки, 7 мая, Сахарова схватили^[кто?] на улице и доставили в Горьковскую областную клиническую больницу, где его насильно удерживали в течение четырёх месяцев и занимались принудительным кормлением.

В 2012 году в Астрахани объявлял голодовку кандидат в мэры города Олег Шеин и его сторонники в знак протеста против предполагаемой фальсификации выборов мэра^{[неавторитетный источник? 2967 дней]}. Голодовка была прекращена после того, как были освобождены арестованные сторонники Шеина и ЦИК РФ признала наличие многочисленных нарушений на избирательных участках^{[неавторитетный источник? 2967 дней]}.

См. также

• Протест
• Голод
• Жажда
• Забастовка

Литература

• [ec-dejavu.ru/h/Hunger-strike.html Т. П. Селиванова. Голодовки как этикетная форма] // Этикет у народов Южной Азии: Сб. ст. — СПб.: Петербургское Востоковедение, 1999, с. 215—228.

Отрывок, характеризующий Голодовка

– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?