Голод (физиология)

Го́лод — ощущение потребности в приёме пищи.

Механизмы развития голода

Голодом и насыщением заведует гипоталамус. Среди его подкорковых ядер находится особый пищевой центр. Большая заслуга в установлении этого факта принадлежит нобелевскому лауреату в области физиологии Ивану Петровичу Павлову. Задача пищевого центра — формирование пищевого поведения, то есть заботы о постоянной сытости. Пищевой центр состоит из двух отделов: первый отвечает за чувство голода, а второй — за чувство насыщения. До мозга сведения о голоде и насыщении доходят двумя способами — через нервы, идущие от желудка и кишечника, и через вещества, содержащиеся в крови. Для доказательства этого было проведено два эксперимента. Нервы отвечают за объём и вес: учёные раздули в желудке у голодного животного резиновый баллон и таким способом подавили у того чувство голода. Но лишь на короткое время, так как пища, помимо того, что заполняет желудок и кишечник, ещё расщепляется и всасывается из желудочно-кишечного тракта в кровь. Значит, у сытого человека продуктов пищеварения в крови больше, чем у голодного. Пищевой центр отслеживает эти изменения состава крови, причём не по одному, а по нескольким веществам (глюкозе, аминокислотам, продуктам распада жиров), чтобы избежать ошибки. Чтобы доказать это, был проведён другой опыт. Учёные перелили давно не евшему псу кровь его сытого собрата, в результате голодная собака потеряла всякий интерес к еде. Чувство голода исчезает во время физической нагрузки, при волнении и опасности организм притупляет эти чувства, так как они мешают трезво оценить ситуацию.

См. также

• Белки теплового шока

Литература

• Тарханов И. Р.,. Голод // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.bibliotekar.ru/447/143.htm Физиология человека] под ред. В. М. Покровского, Г. Ф. Коротько

Отрывок, характеризующий Голод (физиология)

«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.