Голомб, Соломон Вольф

Соломон Вольф Голомб
англ. Solomon Wolf Golomb
Научная сфера:	математика, инженерное дело
Место работы:	Университет Южной Калифорнии
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Гарвардский университет
Научный руководитель:	en:David Widder
Награды и премии:	Премия Шеннона (1985) Медаль Ричарда Хэмминга (2000) Национальная научная медаль США (2011) Премия Уильяма Проктера за научные достижения (2012) Медаль Бенджамина Франклина (2016)

Соломон Вольф Голомб (англ. Solomon Wolf Golomb; 30 мая 1932, Балтимор, штат Мэриленд — 1 мая 2016, Лос-Анджелес) — американский математик, инженер, профессор электротехники в Университете Южной Калифорнии. Наиболее известен широкой публике и поклонникам математических игр как изобретатель полимино (обобщённого домино), вдохновившего российского программиста Алексея Пажитнова на создание компьютерной игры «Тетрис». Голомб специализируется на задачах комбинаторного анализа, теории чисел и теории кодирования.

Именем С. Голомба назван предложенный им метод энтропийного кодирования (код Голомба), используемый, в частности, при сжатии изображений в стандарте JPEG-LS, при сжатии звука без потерь в стандарте MPEG-4 и т. д. В честь Соломона Голомба названа линейка Голомба, применяющаяся в радиосвязи, радиолокации, астрономии, шифровании данных.

Биография

Соломон Голомб родился в еврейской семье, выпускник средней школы Балтиморского городского колледжа, получил степень бакалавра гуманитарных наук в Университете Джонса Хопкинса и докторскую степень (Ph. D.) Гарвардского университета в 1957 году за диссертацию о «Задачах в распределении простых чисел».

Работая в компании «Glenn L. Martin Co.», он заинтересовался теорией связи и начал свою работу над последовательностями регистрового сдвига. Свой год Фулбрайта он провёл в Университете Осло, а затем присоединился к Лаборатории реактивного движения Калтеха, где он исследовал военные и космические средства связи. Он стал преподавателем Университета Южной Калифорнии в 1963 году, а профессором — в 1991 году.

Голомб идентифицировал характеристики и выявил особенности и достоинства последовательностей регистрового сдвига максимальной длины (М-последовательностей), также известных как псевдослучайные или псевдошумовые последовательности, которые имеют обширные военные, промышленные и потребительские применения.

Голомб — изобретатель «кодирования Голомба» — одного из видов энтропийного кодирования. Голомб регулярно вёл рубрику «Загадки Голомба» в информационном бюллетене Института инженеров по электротехнике и электронике. Он — частый автор колонки «Математические игры» в журнале «Сайентифик американ». Его вклад есть в рубрике «Занимательная математика» журнала «Рептилии» («Rep-tiles»). Он также писал по одному ребусу для каждого выпуска «Журнала Джона Хопкинса», в котором его бывший университет ежемесячно публиковал его, в колонке «Гамбиты Голомба».

В 1992 году за свои исследования он получил медаль Агентства национальной безопасности США, а Российская академия естественных наук — медалью Капицы.

В 2000 году Институт инженеров по электротехнике и электронике наградил его медалью Ричарда Хэмминга за его исключительный вклад в информационные науки и системы. Он был назван главной фигурой в теории кодирования и теории информации на протяжении более четырех десятилетий, в том числе и за его способность применять высшую математику к задачам цифровой связи.

Голомб был одним из первых профессоров высшего звена, кто сделал попытку пройти высший IQ-тест Рональда Хофлина, впервые опубликованный в журнале «Омни». Он показал уровень IQ, равный примерно 176. Сравнение этого показателя с результатами других людей, случайно отобранных, прошедших этот тест, показывает, что коэффициент уникальности Голомба составил 1/1 000 000.

См. также

• Полимино
• Шашматы
• Постоянная Голомба — Дикмана

Литература

• Голомб С. В. Полимино. — М.: Мир, 1975.

Ссылки

• [ee.usc.edu/faculty_staff/faculty_directory/golomb.htm Биография С. В. Голомба] (англ.). University of Southern California. [web.archive.org/web/20150906044445/ee.usc.edu/faculty_staff/faculty_directory/golomb.htm Архивировано из первоисточника 6 сентября 2015].

Отрывок, характеризующий Голомб, Соломон Вольф

Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.