Голос России (газета)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Голос России»
Тип

Еженедельная газета, подписная


Издатель

И. Л. Солоневич

Редактор

Н. И. Плавинский

Главный редактор

И. Л. Солоневич

Основана

18 июня 1936

Прекращение публикаций

9 августа 1938

Политическая принадлежность

право-монархическая, антисоветская

Главный офис

Болгария, София, бульвар Царя Ивана Асеня II д. 38

Тираж

12-15 тысяч экз. [1]

К:Печатные издания, возникшие в 1936 годуК:Печатные издания, закрытые в 1938 году

«Голос России» — русскоязычная газета, издававшаяся в Болгарии русским эмигрантом, публицистом и общественно-политическим деятелем Иваном Лукьяновичем Солоневичем. Выходила с 1936 по 1938 год.



История

Поселившись в Болгарии в 1936 году, Иван Солоневич сразу начал заниматься организацией издания собственной газеты, в которой он мог бы беспрепятственно излагать свои взгляды. Опыт в издательском деле у него имелся — до революции Солоневич работал в газете «Северо-Западная жизнь», издаваемой его отцом. По совету своего друга Бориса Калинникова, владевшего книжным магазином «Зарница» в Софии, он обратился к Всеволоду Константиновичу Левашову, начавшему своё дело в арендованной типографии «Рахвира». При содействии Левашова Солоневичу удалось получить в своё распоряжение убыточную газету «Голос Труда», орган Русского общетрудового союза в Болгарии.[2]

Первый номер газеты под названием «Голос России» вышел 18 июня 1836 года. Формально должность редактора была оставлена за прежним хозяином газеты Н. И. Плавинским, который фактически выполнял функции корректора, являясь к тому же информатором «Внутренней линии» РОВСа, ведущей негласное наблюдение за братьями Солоневич. Он был должен докладывать об издательской деятельности Солоневичей Клавдию Фоссу, адъютанту начальника 3-го отдела РОВС Ф. Ф. Абрамова. В газете принимали участие Б. Л. Солоневич, В. В. Шульгин, В. А. Ларионов, С. Л. Войцеховский, Б. А. Суворин, И. И. Колышко и др. Затем к газете присоединилась и жена Ивана Тамара, летом 1936 года переехавшая в Софию.[3]

Солоневич изначально поставил задачи создания независимой, самостоятельной газеты, опирающейся только лишь на собственное финансирование, и не боялся остро полемизировать и подвергать критике любых авторитетов эмиграции. Так, он не позволял РОВСу вносить коррективы в материалы газеты, отказал К. В. Родзаевскому в предложении создать «единый фронт» русских газет за рубежом (хотя впоследствии всё-таки принял предложение Родзаевского о сотрудничестве). Нападкам подвергались многие аспекты деятельности Солоневича, начиная с новой орфографии, использовавшейся в газете. Открытый, бескомпромиссный стиль газеты вскоре пришёлся по душе простым читателям, и в дальнейшем Солоневич выработал свою концепцию того, для кого, по его мнению, предназначена его просветительская работа. В представлении Солоневича основная масса его сторонников — это некие эмигранты, которых он называл «штабс-капитанами», сознательно отстраняющиеся от политической борьбы, от партийных склок и амбиций эмигрантских вождей, но которые являются горячими патриотами России и готовы борьбе с большевизмом отдать все силы. Тираж газеты в скором времени возрос с 2000 до 10 000 экземпляров, и издательство стало окупаться. Вокруг газеты стал формироваться круг постоянных читателей, с которыми Солоневич вёл переписку (в газете существовал специальный раздел «Трибуна читателей», в котором публиковались письма в редакцию. Впоследствии сообщество читателей по инициативе Солоневича оформилось в «штабс-капитанское движение», доктринальным выражением идеологии которого стал труд «Белая империя» (на базе которого впоследствии была написана книга «Народная монархия»). При помощи внутриэмигрантских связей газета распространялась читателями по всему свету, на неё можно было оформить подписку в 38 странах, где существовали представительства в лице «кружков друзей „Голоса России“».[1] [4]

Деятельность Солоневича и издание газеты в частности вызывали негодование у советской власти. Так, полномочный представитель СССР в Болгарии Ф. Ф. Раскольников считал, что ни одна другая газета эмиграции не нанесла такого большого ущерба авторитету СССР, как «Голос России». Все материалы газеты тщательно просматривались чекистами, за Солоневичами было установлено постоянное наблюдение. Когда стало понятно, что устранить газету легальными методами не получится, было принято решение о ликвидации И. Л. Солоневича. 3 февраля 1938 года в редакции газеты прогремел взрыв, от которого погиб секретарь Николай Михайлов и Тамара Солоневич. Сам Иван Солоневич по случайности не пострадал, но понял, что дольше оставаться в Болгарии невозможно. Он переехал в Германию, передав издательское дело В. К. Левашову. Некоторое время «Голос России» выходил в прежнем формате, но 9 августа 1938 года вышел последний номер: газета была закрыта болгарским правительством после ноты советского полпредства по поводу «гнусных статей», направленных против СССР.[5]

Напишите отзыв о статье "Голос России (газета)"

Ссылки

  • [monarhist.net/RP/solo-02.htm Солоневич И. Л. Происхождение и цель «Голоса России».]
  • [www.solonevich.narod.ru/voronin2009.html Воронин И. П. Из истории газеты «Голос России».]

Примечания

  1. 1 2 [solonevich.narod.ru/voronin3.html Воронин И. П. Иван Солоневич — журналист, редактор, издатель.]
  2. Никандров, 2007, pp. 274—276.
  3. Никандров, 2007, pp. 279—286.
  4. Никандров, 2007, pp. 282-300.
  5. Никандров, 2007, pp. 328-390.

Отрывок, характеризующий Голос России (газета)



На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.