Голос труда (анархистская газета)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Голос труда»

Заголовок первого выпуска. Опубликован 11 августа 1917 года.

Основана

1911, Нью-Йорк

Прекращение публикаций

1917, 1919

Политическая принадлежность

Анархо-синдикализм

Язык

Русский

Главный офис

Нью-Йорк (1911–1917) </br> Петроград (1917–1918) </br> Москва (1918)

К:Печатные издания, возникшие в 1911 годуК:Печатные издания, закрытые в 1917 году

Голос труда — русская анархо-синдикалистская газета.[1] Основана в Нью-Йорке в 1911 году, мигрировавшими русскими рабочими. Во время Революции 1917 года, когда редакторы газеты воспользовались всеобщей амнистией и правом на возвращение всех политических диссидентов, «Голос труда» переместился в Петроград. Газета выражала как идеи зарождающихся анархо-синдикалистских движений, так и необходимости социальной революции, также газета противопоставляет анархизм и анархо-синдикализм множеству других левых движений.

Приход в октябре 1917 г. к власти большевиков стал поворотным моментом, правительство начало предпринимать всё более жёсткие репрессии по отношению к диссидентской литературе и по отношению к анархистским агитационным материалам в целом. После запрещения газета несколько лет выходила полулегально. Окончательно «Голос труда» был закрыт сталинским режимом в 1929 году.





Предпосылки

После подавления революции 1905 года и последующего изгнания политических диссидентов из Российской империи, в Нью-Йорке возрождается русскоязычная журналистика.[2] Ранние выпуски Голоса труда издавались Союзом Русских Рабочих в США и Канаде, в начале ежемесячно.[2][3][4] Газета придерживалась анархо-синдикалистской идеологии (объединяющей профсоюзные движения и анархистскую философию), которая появилась в 1907 году на Международном Анархистском Конгрессе в Амстердаме и достигла Америки через представителей Индустриальных рабочих мира.[5] Анархо-синдикалисты отклонили государственно-ориентированную политическую борьбу и интеллектуализм, вместо этого предлагая профсоюзы как революционных посредников, которые приведут к анархистскому обществу, характеризующиеся прежде всего рабочими коллективами.[5]

С началом революции в 1917 году, Временное правительство объявило всеобщую амнистию и предложило финансировать возвращение тех россиян, кто был сослан как политический противник империи; весь персонал Голоса труда решил переехать из Нью-Йорка в Россию и выпускать газету в Петрограде.[6] В Ванкувере 26 мая 1917, редакторы, вместе с [en.wikipedia.org/wiki/Ferrer_Center Ferrer Center], художником Мануэлем Комроффом и тринадцатью другими участниками, сели на корабль в Японию.[7] На борту анархисты исполняли музыку, читали лекции, ставили спектакли и даже опубликовали революционную газету The Float.[7] Из Японии группа двинулась в Сибирь, и продолжила двигаться на восток к Европейской части России.[7]

Публикация в России

Первоначально большевики не пользовались большой популярностью после февральской революции, а министр-председатель Александр Керенский, сохранил достаточную поддержку для подавления попытки государственного переворота в июле. Большевикам на руку играют беспорядки и экономический коллапс российского общества, массовые стачки рабочих и корниловский мятеж — это повышает их популярность среди людей, и в конечном счете приводит к контролю над Советами. Волин посетовал, что почти шестимесячный разрыв между Февральской революцией и началом издательства Голоса Труда в России является «долгой и непоправимой задержкой» для анархистов. Они сейчас сталкиваются с трудной задачей — большинство умов рабочих завоеваны мощной пропагандой большевистской партии, по сравнению с которой усилия анархистов ничтожны.[9]

В Петрограде, работе по началу публикации помогал зарождающийся союз анархо-синдикалистской пропаганды,[6] а также новую газету поддержало местное анархо-синдикалистское движение.[10] В редакциию Голоса труда вошли Максим Раевский, Владимир Шатов (оператор линотипа),[7] Всеволод Волин,[11] Григорий Максимов, Александр Шапиро,[12] и Вася Свида.[1][13]

Первый (еженедельный) номер вышел 11 августа 1917 года, в котором редакция заявила о своем решительном неприятии тактик и программ большевиков, меньшевиков, левых эсеров, правых эсеров и других, и что концепция революционного действия анархо-синдикалистов не похожа на тех социалистов.[9] Основной целью революции являлась замена государства на свободные конфедерации автономных «крестьянских союзов, промышленных союзов, фабрично-заводских комитетов, контролирующих комиссий по всей стране».[14] Эта революция была «анти-государственной в своих методах борьбы, синдикалистской по своему экономическому содержанию и федеральной по своим политическим задачам».[14] Свои наибольшие надежды анархо-синдикалисты возлагали на фабрично-заводские комитеты, которые возникли стихийно по всей стране после февральской революции.[15]

Каждый из ранних выпусков содержал то, что Волин позже описал как «ясные и точные статьи о том, как анархо-синдикалисты задумали перейти от революции к созидательным задачам», приводя в качестве примеров «серию статей о роли фабрично-заводских комитетов; статьи о задачах собраний и советов; о том, как решить аграрный вопрос; о новой организации производства; а также об обмене».[9] Он публиковал статьи о всеобщих забастовках, а также о французских биржах труда и синдикатах.[16] В том же году, в течение трёх месяцев после Октябрьской революции газета перешла на ежедневный выпуск.[6][9] В серии статей, она провозгласила необходимость немедленного отказа от большевистской диктатуры пролетариата, и необходимости предоставления рабочим свободы объединений и действий.[9]

Хотя Голос Труда резко критиковал анархо-коммунистов Петрограда как романтиков, не знающих о сложных социальных силах революции, среди петроградских рабочих, идеи союза и газеты считались странными и встретились с небольшим первоначальным успехом.[9] Несмотря на это, союз анархо-синдикалистов постепенно приобрел влияние, сосредоточив свои усилия по пропаганде в Голосе Труда, намереваясь захватить внимание публики с их идеалами, и отделить себя от других радикальных группировок.[9] Тираж газеты продолжает расти в городе и его окрестностях, возникают крепкие анархо-синдикалистские коллективы и собрания в Кронштадте, Обухово и Колпино.[9] В марте 1918 года резиденция правительства большевиков переезжает из Петрограда в Москву, и анархисты быстро следуют за ними для распространения Голоса Труда в новой столице.[1][17][18]

Подавление и наследие

17 ноября 1917 года Центральный исполнительный комитет СССР издал указ предоставляющий большевикам контроль над всеми газетными изданиями и полномочия на закрытие диссидентских газет.[20] После репрессий против Голоса Труда большевистским правительством в августе 1918 года, Григорий Максимов, Николай Доленко и Ефим Ярчук создают газету Свободный голос труда.[1][21] На X съезде РКП(б) в марте 1921 года лидер большевиков Владимир Ленин объявил войну мелкой буржуазии и, в частности анархо-синдикалистам с немедленным последствиями; ЧК закрыла издательство Голоса Труда в Петрограде, а также книжный магазин в Москве, где все, кроме шести анархистов были арестованы.[19]

Несмотря на запрет газеты, Голос Труда продолжал существовать и выпустил окончательную версию в виде журнала в Петрограде и Москве в декабре 1919 года.[22] Во время новой экономической политики периода (1921—1928), выпускается ряд работ, в том числе публикуются собрания сочинений выдающегося теоретика анархизма Михаила Бакунина в книжном магазине и издательстве в Петрограде между 1919 и 1922 году.[23][24] Та небольшая деятельность, которая велась анархистами, закончилась в 1929 году, после прихода к власти Иосифа Сталина. Книжные магазины Голоса Труда в Москве и Петрограде были закрыты на фоне резкой и насильственной волны репрессий.[25] В США газета была запрещена департаментом почты США, где она сменила широко распространенную книгу «Хлеб и воля», впервые опубликованную 26 февраля 1919 года, которая в свою очередь была запрещен в США и Канаде за анархистскую позицию.[26]

Русский революционный анархист (позже ставший большевиком) Виктор Серж описал «Голос труда» как самую авторитетную анархистскую группу, активную в 1917 году, «в том смысле, что они были единственными, кто располагает какими-либо подобием доктрины и имели ценный коллектив активистов», которые предвидели, что октябрьская революция «может закончиться только в формировании новой власти».[27]

См. также

Напишите отзыв о статье "Голос труда (анархистская газета)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [www.iisg.nl/archives/en/files/m/10760366full.php G.P. Maksimov Papers]. iisg.nl. International Institute of Social History. Проверено 22 марта 2009. [www.webcitation.org/6AY5A2mfb Архивировано из первоисточника 9 сентября 2012].
  2. 1 2 Rischin Moses. The Promised City: New York's Jews, 1870-1914. — Cambridge: Harvard University Press, 1977. — P. 129. — ISBN 0674715012.
  3. Avrich 2006, С. 255
  4. [www.ihrc.umn.edu/research/periodicals/russian.php Russian American Periodicals]. Immigration History Research Center. University of Minnesota. Проверено 22 марта 2009. [www.webcitation.org/6AY5AawGj Архивировано из первоисточника 9 сентября 2012].
  5. 1 2 Vincent Andrew. Anarchism // [books.google.com/?id=igrwb3rsOOUC&lpg=PA118&dq=%22anarcho-syndicalism%22&pg=PA118 Modern Political Ideologies]. — third. — Chichester: Wiley-Blackwell, 2009. — P. 118. — ISBN 9781405154956.
  6. 1 2 3 Rocker, Rudolf. [dwardmac.pitzer.edu/Anarchist_Archives/bright/voline/biography.html Foreword] to Volin 1974
  7. 1 2 3 4 Antliff Allan. Anarchist Modernism. — Chicago: University of Chicago Press, 2001. — P. 254. — ISBN 0226021033.
  8. [bakunista.nadir.org/index.php?option=com_content&task=view&id=447&Itemid=1 В. М. Эйхенбаум (Волин): человек и его книга ]
  9. 1 2 3 4 5 6 7 8 Chapter 4, «[www.ditext.com/voline/271.html The Unknown Anarchist Press in the Russian Revolution]», Volin 1974
  10. Thorpe Wayne. The Workers Themselves. — Kluwer Academic, 1989. — P. 59. — ISBN 0792302761.
  11. Avrich 2006, С. 137
  12. Graham, Robert [robertgraham.wordpress.com/2008/06/28/alexander-schapiro-anarchosyndicalism-and-anarchist-organization/ Alexander Schapiro - Anarchosyndicalism and Anarchist Organization]. Robert Graham's Anarchism Weblog (June 28, 2008). Проверено 20 марта 2009. [www.webcitation.org/6AY5B9fkW Архивировано из первоисточника 9 сентября 2012].
  13. Avrich Paul. Anarchist Voices. — Stirling: AK Press, 2005. — P. 369. — ISBN 1904859275.
  14. 1 2 (August 11, 1917) «{{{title}}}». Golos Truda (1).
  15. Avrich 2006, С. 140
  16. Avrich 2006, С. 139
  17. Woodcock George. Anarchism: a History of Libertarian Ideas and Movements. — Peterborough: Broadview Press, 2004. — ISBN 1551116294.
  18. Avrich 2006, С. 179
  19. 1 2 Goldman Emma. Living My Life. — New York: Dover Publications, 1930. — P. 887. — ISBN 0486225445.
  20. Schapiro Leonard. The Communist Party of the Soviet Union. — London: Eyre & Spottiswoode, 1970. — ISBN 0413279006.
  21. Heath, Nick [libcom.org/history/maximov-grigori-petrovitch-1893-1950 Maximov, Grigori Petrovitch, 1893-1950]. Libcom.org. Проверено 22 марта 2009. [www.webcitation.org/6AY5BrOtv Архивировано из первоисточника 9 сентября 2012].
  22. Avrich 2006, С. 286
  23. [www.fondation-besnard.org/article.php3?id_article=684 Introduction] // The Political Philosophy of Bakunin / G. P. Maximoff. — London: Free Press, 1953. — P. 17–27.
  24. Avrich 2006, С. 237
  25. Avrich 2006, С. 244
  26. Will Deport Reds as Alien Plotters, The New York Times, The New York Times Company (November 9, 1919).
  27. Serge, Victor (1994). «Lenin in 1917». Revolutionary History 5 (3).

Библиография

  • Avrich Paul. The Russian Anarchists. — Stirling: AK Press, 2006. — ISBN 1904859488.
  • Volin. The Unknown Revolution, 1917-1921. — New York: Free Life Editions, 1974. — ISBN 0914156071.

Ссылки

  • [www.spunk.org/texts/places/russia/sp001861/1918.html Maurice Brinton’s The Bolsheviks and Workers Control], hosted at the Spunk Library

Шаблон:Анархизм


Отрывок, характеризующий Голос труда (анархистская газета)

– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.