Голубая дивизия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
250-я пехотная дивизия

Нарукавная нашивка дивизии
Годы существования

24 июня 1941 — 10 октября 1943

Страна

Третий рейх Третий рейх
Испания Испания

Подчинение

Вермахт

Тип

пехота

Включает в себя

3 полка, 8 батальонов, 1 дивизион

Численность

18 693 человек (на июль 1941)

Прозвище

Голубая дивизия, Синяя дивизия (исп. División Azul, нем. Blaue Division)

Марш

Tercios Heroicos

Участие в

Восточный фронт:

Знаки отличия

Командиры
Известные командиры

Агустин Муньос Грандес
Эмилио Эстебан-Инфантес

250-я дивизия испанских добровольцев (нем. 250. Einheit spanischer Freiwilliger), традиционно известная в русскоязычных источниках как Голубая дивизия, но в связи с отсутствием в части европейских языков наименования оттенков синего цвета возможно прочтение и как Синяя дивизия (исп. División Azul, нем. Blaue Division) — дивизия из испанских добровольцев, сражавшихся на стороне Германии в ходе Второй мировой войны. Номинально считаясь укомплектованной членами «Испанской фаланги», на самом деле «Голубая дивизия» представляла собой смесь солдат регулярных войск, ветеранов Гражданской войны и членов фалангистской милиции. Была составлена по испанским канонам: четыре пехотных полка и один артиллерийский[2].





Возникновение и особенности соединения

Не желая открыто втягивать Испанию во Вторую мировую войну на стороне Гитлера и в то же время стремясь укрепить режим Фаланги и обеспечить безопасность страны, Франсиско Франко занял положение вооружённого нейтралитета, предоставив Германии на Восточном фронте дивизию добровольцев, пожелавших бороться на стороне немцев против Советского Союза. Де-юре Испания сохраняла нейтралитет, в союзники Германии не входила и войну СССР не объявляла. Дивизия обрела своё название по синим рубашкам — форме Фаланги.

Министр иностранных дел Суньер, объявляя 24 июня 1941 года о формировании «Голубой дивизии», сказал, что СССР виновен в испанской гражданской войне, в том, что эта война затянулась, в том, что были массовые расстрелы, что были внесудебные расправы. По согласованию с немцами была изменена присяга — они присягали не фюреру, а борьбе против коммунизма[2].

Мотивации у добровольцев были различны: от желания отомстить за погибших в Гражданской войне близких до желания скрыться (у бывших республиканцев — они, как правило, и составили впоследствии основную массу перебежчиков на сторону советской армии). Были люди, искренне желавшие искупить своё республиканское прошлое. Многие руководствовались корыстными соображениями — военнослужащие дивизии получали приличное по тем временам жалование в Испании, плюс жалование немецкое (соответственно 7,3 песеты от испанского правительства и 8,48 песет от немецкого командования в день)[2].

Бывший председатель братства дивизии, бывший её боец, рассказывал о своём пути в её ряды только так, как это делали и прочие нацисты:

У меня идеологии не было никакой. Я спокойно жил под Теруэлем, прилетел самолёт советского производства, сбросил советскую бомбу. И, скорее всего, лётчик был советский. Погибла вся моя семья. Я повторяю: мне вот в тот момент было 14 лет. К моменту начала войны с Советским Союзом мне было 17 лет. Конечно, я хотел отомстить. И я поехал в Россию вернуть визит вежливости.

— [www.echo.msk.ru/programs/victory/703276-echo/ «Голубая дивизия» и другие испанцы]

13 июля 1941 года дивизия, насчитывавшая 18 693 человека (641 офицер, 2272 унтер-офицера, 15 780 нижних чинов)[3], отбыла из Мадрида и была переведена в Германию для пятинедельной военной подготовки на учебном полигоне в городе Графенвёр. Первым командующим дивизией был ветеран гражданской войны Агустин Муньос Грандес. Начиная с Польши, дивизия продвигалась на фронт пешим маршем[2]. После этого она была передана вермахту в качестве 250-й пехотной дивизии. За всё время существования дивизии через её состав прошло более 40 тысяч человек (по другим источникам и оценкам — более 50 тыс.).

Боевые действия

Голубая дивизия участвовала в блокаде Ленинграда и считалась у советского командования слабым звеном. Однако во время операции «Полярная звезда» по освобождению Ленинградской области, которая проводилась на участке фронта под Красным Бором длиной почти в 60 километров, четыре советских дивизии (приблизительно 44 тысячи человек) и 2 танковых полка не смогли прорвать оборону испанцев (около четырёх с половиной тысяч человек). Советские войска понесли на этом участке большие потери[2].

Ещё в Польше проявилось особое отношение испанцев к дисциплине. Несколько солдат ушло в самоволку в штатской одежде и были задержаны гестапо — из-за своей внешности они были приняты за евреев. Товарищи освободили своих после перестрелки[2]. О дисциплине в дивизии говорит и такой факт:

…бургомистр (Новгорода) Морозов погиб от рук испанского солдата из «Голубой дивизии». Власти организовали выдачу молока беременным женщинам. Каждое утро выстраивалась очередь, в которую потихоньку стали пристраиваться солдаты «Голубой дивизии». Они мирно стояли вперемешку с беременными женщинами, не требуя себе лишнего. Получали общую норму и чинно удалялись. Но бургомистр Морозов, возмущённый тем, что молока катастрофически не хватает, как-то пришёл в управу в состоянии среднего алкогольного опьянения и спустил одного из испанцев с лестницы пинком под зад. Пересчитав носом все ступеньки, испанец вскочил и разрядил в городского голову магазин своего пистолета…

[4]

Это сочетание высокой боеспособности и разгильдяйства было отмечено после боя в Красном Бору высказыванием генерала Гальдера:

Если вы увидите немецкого солдата небритого, с расстёгнутой гимнастёркой и выпившего, не торопитесь его арестовывать — скорее всего, это испанский герой.

Эта фраза до сих пор висит в клубе ветеранов Голубой дивизии в Мадриде[2].

Среди военнослужащих дивизии были нередки случаи перехода на сторону Красной армии, не в последнюю очередь из-за грубости собственных офицеров и скудного питания[5].

Финал боевого пути

Из-за сильного внешнеполитического давления Франсиско Франко 20 октября 1943 принял решение о выводе «Голубой дивизии» с фронта и расформировании соединения. Часть испанцев до окончания войны остались в отрядах немецкой армии добровольно — был создан добровольческий «Голубой легион (англ.)», чья численность составляла 2—3 тысячи человек. Немцы, не желая терять потенциальных солдат, открыли широкую пропаганду относительно вступления добровольцев в «Германский иностранный легион», находившийся, в отличие от «Голубой дивизии», исключительно под немецким командованием. Как правило, все они были в войсках СС, которые воевали до самого конца. В окружённом Берлине до капитуляции сражалось 7000 испанцев[2].

Потери

За время боёв с Красной Армией Голубая дивизия понесла следующие потери:[2]

  • 4957 убитых
  • 8766 раненых
  • 326 пропавших без вести
  • 372 попавших в плен (большинство вернулись в Испанию в 1954 году).

Генерал Эмилио Эстебан-Инфантес, командовавший «Голубой дивизией», в своей книге «Голубая дивизия. Добровольцы на Восточном фронте» приводит следующие цифры потерь дивизии: 14 тысяч — на Волховском фронте и 32 тысячи — на Ленинградском (зима — весна 1943 года)[6]. Другие цифры приводит Мигель Бас: дивизия уничтожила около 17 тысяч советских бойцов[2]. В документальном фильме Карла Хофкера «Голубая дивизия Азуль. История испанских добровольцев» приводятся следующие данные итоговых потерь испанских добровольцев на Восточном фронте из «47000 человек, общие потери составили 3600 человек погибших, кроме того 8500 раненых, 7800 заболевших различными болезнями, также 1600 человек получили обморожения и 321 человек попали в плен»[7]. При этом потери «Голубой дивизии» убитыми на Волховском фронте Карл Хофкер оценивает в 1400 человек.

Во франкистской Испании огромным авторитетом пользовалась церковь и религия. Например, во время советского артобстрела несколько снарядов попали в центральный купол храма Святой Софии в Великом Новгороде, и крест главного купола начал сваливаться на землю. Испанские сапёры спасли крест, отреставрировали во время войны и он был отправлен в Испанию. В семидесятых годах, ещё при жизни Франко, крест стоял в Инженерной академии. Под ним была надпись, что этот крест находится на хранении в Испании и вернётся в Россию, когда исчезнет «безбожный большевистский режим» (после войны Советская власть обвинила испанцев в грабеже). Крест был возвращён в 2004 году[2].

Дальнейшая судьба

Многие бывшие солдаты «Голубой дивизии» сделали успешную военную карьеру в послевоенной Испании.

Напишите отзыв о статье "Голубая дивизия"

Примечания

  1. [militera.lib.ru/h/sb_crusade_in_rossia/05.html Крестовый поход на Россию]  (рус.)
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 www.echo.msk.ru/programs/victory/703276-echo/ Мигель Фернандэс Бас — шеф бюро испанского агентства новостей «EFE» в Москве о «Голубой дивизии»
  3. Дробзяко С. И., Романько О. В., Семёнов К. К. Иностранные формирования Третьего рейха. — М.:АСТ; Астрель, 2009. — ISBN 978-5-271-23888-8
  4. Ковалёв Б. М. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России. 1941—1944. — М.: АСТ, Транзиткнига, 2004. — С. 41. — 544 с. — 5000 экз. — ISBN 5-17-020865-0.
  5. РГАСПИ. Ф. 17, Оп. 125, Д. 97. Л. 55-56. Смотрите также: РГВА. Ф. 1372k, Оп. 3, Д. 1435—1452.
  6. [militera.lib.ru/h/sb_crusade_in_rossia/05.html Испанская «Голубая дивизия» на советско-германском фронте (1941–1943 гг.)].
  7. Текст перевода фильма смотрите на сайте: www.theunknownwar.ru/golubaya_diviziya_azul_istoriya_ispanskix_dobrovolczev_wwii.html

Литература

  • «Крестовый поход на Россию»: Сборник статей. — М.: Яуза, 2005. ISBN 5-87849-171-0
  • Елпатьевский А. В., «Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР» — Алетейя, 2015. ISBN 978-5-9905926-5-0
  • Esteban-Infantes, E. «Blaue Division. Spaniens Freiwillige an der Ostfront. Aus dem Spanischen von Werner Haupt.» Гамбург, 1958.  (нем.)
  • Gerald R. Kleinfeld and Lewis A. Tambs. Hitler’s Spanish Legion: The Blue Division in Russia. Southern Illinois University Press (1979), 434 pages, ISBN 0-8093-0865-7.  (англ.)
  • Xavier Moreno Juliá. La División Azul: Sangre española en Rusia, 1941—1945. Barcelona: Crítica (2005). (исп.)
  • Wayne H. Bowen. Spaniards and Nazi Germany: Collaboration in the New Order. University of Missouri Press (2005), 250 pages, ISBN 0-8262-1300-6.  (англ.)
  • Antonio de Andrés y Andrés — Artillería en la División Azul
  • Eduardo Barrachina Juan — La Batalla del Lago Ilmen: División Azul
  • Carlos Caballero & Rafael Ibañez — Escritores en las trincheras: La División Azul en sus libros, publicaciones periódicas y filmografía (1941—1988)
  • Fernando J. Carrera Buil & Augusto Ferrer-Dalmau Nieto — Batallón Román: Historia fotográfica del II/269 Regimiento de la División Azul
  • Juan Chicharro Lamamié — Diario de un antitanquista en la División Azul
  • Jesús Dolado Esteban (etc) — Revista de comisario: el cuerpo de Intervención Militar de la División Azul 1941—1944
  • Arturo Espinosa Poveda — Artillero 2º en la gloriosa División Azul
  • Arturo Espinosa Poveda — ¡Teníamos razón! Cuando luchamos contra el comunismo Soviético
  • Emilio Esteban-Infantes Martín — Blaue Division: Spaniens freiwillige an der Ostfront
  • Miguel Ezquerra — Berlin a vida o muerte
  • Ramiro García de Ledesma — Encrucijada en la nieve: Un servicio de inteligencia desde la División Azul
  • José García Hispán — La Guardia Civil en la División Azul
  • César Ibáñez Cagna — Banderas españolas contra el comunismo
  • Gerald R. Kleinfeld & Lewis A. Tambs — Hitler’s Spanish Legion: The Blue Division in Russia
  • Vicente Linares — Más que unas memorias: Hasta Leningrado con la División Azul
  • Torcuato Luca de Tena — Embajador en el infierno: Memorias del Capitán de la División Azul Teodoro Palacios
  • Xavier Moreno Julia — La División Azul: Sangre española en Rusia 1941-45
  • Juan José Negreira — Voluntarios baleares en la División Azul y Legión Azul (1941—1944)
  • Ricardo Recio — El servicio de intendencia de la División Azul
  • José Mª Sánchez Diana — Cabeza de Puente: Diario de un soldado de Hitler
  • John Scurr & Richard Hook — Germany’s Spanish Volunteers 1941-45
  • Luis E. Togores — Muñoz Grandes: Héroe de Marruecos, general de la División Azul
  • Manuel Vázquez Enciso — Historia postal de la División Azul
  • Enrique de la Vega — Arde la Nieve: Un relato histórico sobre la División Azul
  • Enrique de la Vega Viguera — Rusia no es culpable: Historia de la División Azul
  • José Viladot Fargas — El espíritu de la División Azul: Possad
  • Díaz de Villegas — La División Azul en línea.

Ссылки

  • [www.feldgrau.com/InfDiv.php?ID=163 The 250. Infanterie-Division by Jason Pipes]
  • [www.axishistory.com/index.php?id=3849 The 250. Infanterie-Division on the Axis History Factbook]
  • [militera.lib.ru/h/sb_crusade_in_rossia/05.html С. П. Пожарская. Испанская «Голубая дивизия» на советско-германском фронте (1941—1943 гг.)]
  • [nsl-archiv.com/Tontraeger/Musik/Fremde-Sprachen/Soldatenlieder%20-%20Canto%20a%20La%20Division%20Azul%20(ES,%201m%2033s).mp3 Гимн Голубой дивизии]
  • [www.fast-autos.net/diecast-cars-models/diecast-car-image-large/wwii-orig-spanish-emergency-money-blue-division-azul_220732400086.jpg Плакат Голубой дивизии]

Отрывок, характеризующий Голубая дивизия

– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке: