Голубев, Александр Тихонович

Александр Тихонович Голубев
Дата рождения	22 сентября 1908(1908-09-22)
Место рождения	Новгородская губерния
Дата смерти	19 февраля 1990(1990-02-19) (81 год)
Место смерти	Боровичи
Принадлежность	СССР СССР
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Александр Тихонович Голубев (22.09.1908, Новгородская губерния — 19.02.1990) — советский военнослужащий, участник Великой Отечественной войны, полный кавалер ордена Славы, санинструктор санитарного взвода 299-го стрелкового полка, старшина медицинской службы — на момент представления к ордену Славы 1-й степени.

Биография

Родился 9 сентября 1908 года в деревне Сорокино Боровичского уезда Новгородской губернии. Русский. После получения начального образования работал бракёром-приёмщиком Боровичского леспромхоза.

В 1931 году прошёл 4-месячные сборы младших командиров. В боях Великой Отечественной войны с ноября 1941 года. Воевал на Северо-Западном, Волховском, Ленинградском, 3-м Прибалтийском, 3-м Белорусском и 1-м Украинском фронтах. Участвовал в боях под Новгородом, освобождении Псковской области, Эстонии, Латвии, Польши, Чехословакии.

В июле 1944 года в ходе проведения Псковско-Островской операции войска 3-го Прибалтийского фронта прорвали оборону противника и освободили города Остров и Псков. Продолжая развивать наступление 54-я армия, в составе которой служил санинструктором санитарного взвода 299-го стрелкового полка 225-й стрелковой дивизии старший сержант медицинской службы Голубев, вела бои в направлении на Алуксне. В течение трёх дней с 19 по 21 июля 1944 года за время наступления от реки Лжа до станции Пундуры Голубев вынес с поля боя 24 раненых с их оружием. В одном из боёв, спасая командира, вступил в схватку с гитлеровцем, пытавшемся захватить в плен раненого офицера, и огнём из автомата уничтожил его.

Приказом по 225-й стрелковой дивизии от 29 июля 1944 года за мужество, проявленное в боях с врагом, старший сержант А. Т. Голубев награждён орденом Славы 3-й степени.

В дальнейшем дивизия участвовала в Тартуской и Рижской операциях. В декабре 1944 года она была переброшена в южную Польшу и вела бои по освобождению Домбровского угольного и промышленного района в Силезии.

Санинструктор тех же полка и дивизии старшина медицинской службы А. Т. Голубев 21-23 января 1945 года у населённых пунктов Подскале, Коцельна, Псарны вынес с передовой 17 раненых воинов.

Всего за время боёв в Польше вынес поля боя лично 67 раненых бойцов, ещё 82 солдатам и офицерам оказал первую помощь.

Приказом по 21-й армии от 8 марта 1945 года старшина медицинской службы А. Т. Голубев награждён орденом Славы 2-й степени.

В начале февраля 1945 года в составе диверсионной группы действовал в тылу противника. Разведчики переоделись в женскую одежду и под видом местных жителей подошли вплотную к гитлеровцам в селении в 18 километрах северо-западнее города Оппельн и внезапной атакой уничтожили вражеские огневые точки, что позволило стрелковому батальону занять населённый пункт без потерь.

25 марта 1945 года весь состав группы был награждён орденом Славы 3-й степени.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 декабря 1951 года в порядке перенаграждения Голубев Александр Тихонович награждён орденом Славы 1-й степени.

В 1946 году старшина А. Т. Голубев демобилизован. Жил в городе Боровичи. Работал на Удинской картонажной фабрике плотником, начальником лесной биржи, вахтёром, комендантом посёлка, председателем фабричного комитета.

Скончался в 1991 году. Похоронен в городе Боровичи.

Награждён орденами Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, Славы 1-й, 2-й и 3-й степени, медалями.

Литература

• Андреев Г. И., Вакуров И. Д. Солдатская слава. М., 1981. Кн. 5.
• Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-203-01883-9.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=13844 Александр Тихонович Голубев]. Сайт «Герои Страны». Проверено 2 сентября 2014.

Отрывок, характеризующий Голубев, Александр Тихонович

– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.