Голубев, Константин Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Священномученик Константин Богородский
Рождение

1852(1852)
Барановка, Вольский уезд, Саратовская губерния, Российская империя

Смерть

1918(1918)
Богородск

Почитается

в православии

Прославлен

1996 год Московской епархией

Канонизирован

август 2000 года Архиерейским собором РПЦ

В лике

Священномученика

Главная святыня

мощи, Богоявленский собор

День памяти

19 сентября (2 октября)

Подвижничество

миссионерство, мученическая кончина

Константи́н Алексе́евич Го́лубев (1852, село Барановка, Саратовская губерния — осень 1918, близ города Богородска) — священнослужитель Православной Российской Церкви, протоиерей; настоятель Богоявленского собора в Богородске.

Прославлен в лике святых Русской православной церкви в 2000 году как священномученик Константин Богородский;

Память святого — 19 сентября по юлианскому календарю (2 октября по новому стилю). Также в Соборе новомучеников Российских и в местном соборе новомучеников Богородских — 7 (20 ноября).





Семья

Родился в семье псаломщика. Осиротел в девять лет. Жена — Мария Никитина, урождённая Анисимова († 1913), из семьи мещан города Вольска.

Дети:

  • Мария, в замужестве Солодовникова, жена священника;
  • Александра, в замужестве Часовникова, жена священника;
  • Константин (†1970), протоиерей, был настоятелем Троицкого храма в Наташине;
  • Леонид, окончил Московскую духовную академию, был директором средней школы;
  • Анна;
  • Борис;
  • Мариамна.

Миссионер

Окончил Саратовскую духовную семинарию. С 1874 года был миссионером саратовского Братства Святого Креста в родном селе Барановке, где проживало много старообрядцев. В результате его деятельности в качестве учителя и законоучителя в открытой им миссионерской школе всего за полтора года приход села — 1500 человек — присоединился к синодальной православной церкви. С 1876 года — учитель русско-славянского языка в Вольском духовном училище. С 1879 года — Саратовский епархиальный противосектантский и противораскольничий миссионер, участвовал в диспутах со старообрядцами и молоканами.

Священник

С 12 марта 1895 года — иерей, был настоятелем Богоявленского собора в Богородске и благочинным 16 приходов, где также распространилось старообрядчество, состоял противораскольничьим миссионером.

С 1897 года, одновременно, заведовал Истомкинской церковно-приходской школой при фабрике Шибаевых, где с 1901 года был законоучителем.

С 1900 года — заведующий и законоучитель открытой им при Богоявленском соборе женской церковно-приходской школы. Был председателем уездного отделения Кирилло-Мефодиевского братства (с 1895 года), директором Богородского уездного отделения Попечительного о тюрьмах комитета (с 1895 года; в этом качестве много помогал заключённым, членом уездного комитета Попечительства о народной трезвости (с 1901 года).

С 1903 года — протоиерей.

Московский губернатор В. Ф. Джунковский в своих воспоминаниях характеризовал о. Константина Голубева как человека крайне правых взглядов, «резкого и неумеренного в своих суждениях». Активно занимался политической деятельностью, являлся председателем Монархического общества города Богородска и Богородского отдела Союза русского народа.

Мученическая кончина

12—13 мая ст. ст. 1918 года в Богородске по инициативе церковного совета Богоявленского собора состоялись церковные торжества с участием сонма архиереев во главе с Патриархом Тихоном. Они завершились грандиозным крестным ходом вокруг города (по данным современников, в нём участвовали около 100 тысяч человек). Представители советской власти расценили этот крестный ход как вызов со стороны церкви. Через некоторое время, осенью 1918, о. Константин был арестован и после нескольких дней заключения в богородской тюрьме расстрелян.

Когда конвоиры вели священника к месту расстрела, он повторял «Не ведают, что творят». По данным доклада В. П. Шеина на Поместном соборе 1917—1918, протоиерей Константин Голубев во время расстрела был лишь тяжело ранен и закопан полуживым, несмотря на просьбы умиравшего священника и его дочери добить его, прекратив тем самым мучения. Место его захоронения на опушке вблизи соснового леса почиталось верующими горожанами во все последующие годы: туда приносили свечи, лампадки, служили панихиды.

Существует предание, что вместе со священником были расстреляны ещё два человека: солдат, отказавшийся выполнить приказ о расстреле (по некоторым данным, крещённый в детстве о. Константином), и женщина, попытавшаяся защитить пастыря.

Обретение мощей святого состоялось 20 ноября 1995 года — они были перенесены в Тихвинский храм города Ногинска, а 2 октября 2004 года в Богоявленский собор. С 2007 года в день обретения мощей отмечается местный праздник — Собор новомучеников Богородских.

Канонизация

18 апреля 1996 года протоиерей Константин Голубев и двое погибших с ним мучеников были причислены к лику местночтимых святых Московской епархии.

На Архиерейском соборе Русской православной церкви в августе 2000 года они были канонизированы для общецерковного почитания.

В честь новомученика освящены храм в Ногинске и больничный храм в Реутове

Православная гимнография

Украшение священников явился еси, Константине,
восприим бо крест яко оружие,
проповедию славною устраняя раскол и ереси,
благовествовал еси Иисуса Христа глаголя:
спасайтеся от рода сего развращенного.
Сего ради мученическую кровию обагрися славне,
и ныне радуяся с лики ангельскими,
моли Христа Бога Церковь Всероссийскую
от ересей и расколов сохранити и спасти души наша.[1]

От младенчества к Богу устремився,
благочестия ревнителю и раскола искоренителю,
священномучениче Константине, Христа мужественно исповедав,
жесточайшия мучения приял еси,
Церкви Русския благоукрашение,
моли Христа Бога грехов оставление подати
чтущим любовию святую память твою.[1]

О, страстотерпче Христов Константине блаженне! Кровию твоею яко багряницею украсившеся и небесных чертогов и вечнующия славы сподобившеся, не забуди и нас, на земли сущих, но теплым ходатайством твоим пред Богом избави всех нас от всякия скорби и болезни. Се бо, к честней и многоцелебней раце святых мощей твоих благоговейно припадающе и лобызающе я, мы, недостойнии и многогрешнии, к тебе, яко к скорому помощнику и теплому молитвеннику нашему, прибегаем, и сокрушенным и смиренным сердцем вопием: не презри моления нас грешных, немощных, во многая беззакония впадших, но яко благодатию Божиею венчанный, очисти нас от недуг наших и испроси нам у Христа Бога нашего здравие душевное и телесное. Ты бо неоскудную благодать исцелений от Спаса нашего Иисуса Христа за веру твою, кровию запечатленную, приял еси. Темже убо в человечестей помощи отчаявшимся, к тебе же тепле с верою прибегающим, и исцеление нам подавай неоскудно: всем же верным грехов оставление испроси, да славят Дивнаго во святых Своих Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и Пречистую Матерь Его, и твое теплое заступление, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.'[1]

Библиография

  • Непобедима пребывает: Жизнеописание и миссионерские труды священномученика Константина Голубева. — М., 2007.

Напишите отзыв о статье "Голубев, Константин Алексеевич"

Ссылки

  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?4_2743 Биография]
  • [www.bogorodsk-noginsk.ru/arhiv/11996/3.html Биография]
  • [pravoslavie.days.ru/Life/life4841.htm Биография]
  • [gosbuje.elgorsk.ru/modules.php?op=modload&name=News&file=article&sid=1250&mode=thread&order=0&thold=0&POSTNUKESID=88f439cb64c67b0687ce350156e8487c Биография]
  • [www.bogorodsk.org.ru/vera/konstbogor.htm Житие священномученика Константина Голубева (1852—1918)]
  • [www.bogorodsk-noginsk.ru/vlasty/1_1905_17.html О политической деятельности протоиерея Константина Голубева]

Примечания

  1. 1 2 3 Священномученик Константин Богородский. Житие и акафист. Богородск. 2006, стр.12.

Отрывок, характеризующий Голубев, Константин Алексеевич

Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.