Голубов, Сергей Николаевич

Сергей Николаевич Голубов
Род деятельности:	прозаик
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	исторический роман
Язык произведений:	русский

Серге́й Никола́евич Го́лубов (1894 — 1962) — русский советский писатель, исторический романист.

Биография

Родился 8 (20 июня) 1894 года в Саратове в семье служащего. В 1906—1911 годах учился в Саратовской гимназии. Затем окончил юридический факультет Московского университета, был кавалерийским офицером во время первой мировой войны, командиром полка в РККА в годы гражданской войны. С 1922 работал в системе советской администрации, занимался организацией труда.

Печататься начал в 1933 году. Писал сначала историко-биографические книги, затем военно-исторические романы. Член Союза писателей с 1940 года.

Скончался 8 февраля 1962 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Библиография

• Иван Ползунов. 1937 ЖЗЛ
• Бестужев (Марлинский). 1938 ЖЗЛ
• «Солдатская слава» (1939) — исторический роман о кавказской войне 1830;
• «Из искры пламя» (1940) — о декабристах;
• «Багратион» (1943);
• «Сотворение века» (1947) — о 1-й мировой войне и становлении Советской власти;
• «Когда крепости не сдаются» (1953) — об обороне Брестской крепости и подвиге Героя Советского Союза Д. М. Карбышева;
• «Птицы летят из гнёзд» (1958) — о Христо Ботеве.
• "Бестужев-Марлинский", М., Молодая гвардия, 1960. - 368 с. ЖЗЛ, 2-е изд.

Литература

• Черная Г. А. Голубов Сергей Николаевич // Русские детские писатели ХХ века: Биобиблиографический словарь. — М.: Флинта; Наука, 1997. — С. 125—126. — ISBN 5-02-011304-2.

Отрывок, характеризующий Голубов, Сергей Николаевич

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.