Голубцов, Фёдор Александрович

Фёдор Александрович Голубцов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти Боровиковского</td></tr>
2-й Министр финансов России
26 августа 1807 — 1 января 1810
Предшественник:	Алексей Васильев
Преемник:	Дмитрий Гурьев
Рождение:	23 декабря 1758(1758-12-23)
Смерть:	1 марта 1829(1829-03-01) (70 лет) село Волгово, Петербургская губерния
Отец:	Александр Фёдорович Голубцов (1735—1796)
Мать:	Анна Ивановна Васильева (1741—1816)
Супруга:	с 1805 года Мелания Ивановна фон Галлер (1777—1827)
Дети:	нет

Фёдор Алекса́ндрович Голубцо́в (23 декабря 1758 — 1 марта 1829, село Волгово, Петербургская губерния) — государственный казначей (с 8 сентября 1802 по 1 января 1810), действительный тайный советник (с 7 сентября 1808), член Государственного Совета (с 7 сентября 1808), второй министр финансов Российской империи (с 26 августа 1807 по 1 января 1810).

Племянник предыдущего министра А. И. Васильева, Фёдор Голубцов не смог исправить крайне расстроенного положения государственного хозяйства, только усилил выпуски ассигнаций и в начале 1810 года был сменён по настоянию Михаила Сперанского.

Министерство финансов до и при Голубцове

Фёдор Голубцов начал службу в Сенате ещё при Екатерине II. Почти всем своим продвижением по службе, как в Сенате, так и в финансовом ведомстве, Голубцов был обязан родству с бароном Алексеем Васильевым и его личному расположению. В 1797 году, уже при Павле Первом, когда Алексей Васильев был назначен государственным казначеем, Голубцов получил у него должность старшего члена экспедиции государственных доходов. А после назначения в 1802 году (уже графа) Васильева первым министром финансов России, Голубцов занял при нём место государственного казначея. После смерти графа Алексея Васильева 15 августа 1807 года министерство финансов осталось практически без руководства.

Фёдор Голубцов оказался у руководства российского министерства финансов в очень трудное время. К тому же он стал всего вторым по счёту министром в то время, когда новая система управления при Александре I ещё не вполне сформировалась. Процесс реформирования системы государственного управления совпал со временем, когда одновременно требовалось решать и неотложные финансовые проблемы страны. Ещё при предшественнике Голубцова, министре Алексее Васильеве, первая же после учреждения министерства финансов опись доходов и расходов 1803 года сразу же отразила болезненное состояние государственного бюджета: доходы исчислялись в 97 миллионов 686 тысяч 737 рублей, а расходы превышали их на 13 миллионов 153 тысячи 856 рублей. Кроме того, в начале XIX века Россия вела активные военные действия в Европе против Наполеона, а на востоке — против Турции и Персии. Ряд военных неудач, а также присоединение России к континентальной блокаде по условиям Тильзитского мира 1807 года — ещё более губительно отразилось на бюджете страны. Главным источником пополнения государственных доходов в эти годы оставался, в основном, выпуск бумажных денег — ассигнаций, что вызывало сильное падение курса рубля.

К трудностям чисто бюджетным присоединялись и проблемы в самой системе управления министерством финансов. После смерти первого министра финансов России, Алексея Васильева, пользовавшегося большим личным доверием императора, ведомство по существу почти два года оставалось без назначенного главы. В конце августа 1807 года управляющим министерством был назначен Фёдор Голубцов, который одновременно являлся и государственным казначеем. Официально пост министра он получил только в 1809 году. Непосредственное участие в разработке финансовой политики государства и, отчасти, в развитии структуры управления министерства принимал Комитет финансов (образованный в 1806 году и просуществовавший вплоть до 1917 года). Деятельность этого комитета до 1906 года была совершенно секретной и закрытой для широкой общественности. Образованный для рассмотрения государственной росписи и ликвидации бюджетного дефицита, одновременно он занимался всеми проблемами государственных финансов, которые ставились перед министром финансов и государственным контролем. Будучи высшим межведомственным органом с приданными ему особыми правами, комитет мог способствовать проведению тех мер, которые предлагал министр финансов. Члены этого секретного учреждения вырабатывали правила по всем займам, как внутренним, так и внешним, а также следили за оборотами денежных средств и занимались развитием государственного кредита. Большую часть своего срока, даже не являясь официально назначенным министром финансов, Фёдор Голубцов (как государственный казначей) в большей части просто выполнял решения, принятые Комитетом финансов.

Как известно, коренные изменения в государственном устройстве были разработаны М. М. Сперанским, тогда ещё не занимавшим должность государственного секретаря. Ему же в ноябре 1809 года император Александр I поручил подготовить срочную программу выхода из финансового кризиса. Временные и разобщённые меры уже не могли решить накопившихся проблем государственного бюджета. Для подготовки проекта был образован особый комитет, в обсуждении которого деятельное участие принял и бессменный товарищ министра финансов, Дмитрий Гурьев, за последние годы сильно сблизившийся с Михаилом Сперанским, занимавшим всё более сильные позиции у трона. Прагматик и тонкий придворный, Гурьев использовал весь свой интеллект и растущее влияние Сперанского в борьбе за министерское кресло и в 1810 году наконец сумел «свалить» Голубцова.

Внешне демонстрируя свою приверженность новой министерской системе Сперанского, направленной на усиление вертикали власти, Дмитрий Гурьев, (по протекции последнего), 1 января 1810 года был назначен министром финансов и одновременно членом нового реформированного Государственного совета. После снятия с должности министра финансов, Фёдор Голубцов сохранил за собой членство в Государственном Совете.

Литература

• В. Судейкин,. Голубцов, Федор Александрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Предшественник: Алексей Васильев

Министры финансов России 1807—1810

Преемник: Дмитрий Гурьев

Отрывок, характеризующий Голубцов, Фёдор Александрович

– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.