Гольденвейзер, Борис Соломонович
Поделись знанием:
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Борис Соломонович Гольденвейзер (первоначально Рувим Соломонович; 14 мая 1839, Умань — 6 июля 1916, Москва) — российский юрист, адвокат, публицист.
Биография
Родился в семье Хаима-Шлёмы (Соломона) Израилевича Гольденвейзера, купца второй гильдии в Умани и с 1858 года в Екатеринославе. Мать — Эсфирь Яковлевна Гольденвейзер. Дед Б. С. Гольденвейзера — колонист Израиль Гольденвейзер из Умани — был одним из основателей еврейской земледельческой колонии в Бессарабии (1840), названной Михаилсдорф в честь брата императора[1]. У родителей был также двухэтажный каменный дом в Минске[2].
Вырос в Умани, вместе со старшим братом Моисеем учился в Житомирском раввинском училище. В 1859 году поступил вольнослушателем на юридический факультет Киевского Императорского университета святого Владимира (прекратил занятия 19 августа 1860 года). 9 октября 1860 года вновь вместе со старшим братом Моисеем поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1863 году[3]. Продолжил обучение за границей, в 1865 году выдержал экзамен на кандидата права и поступил на службу следователем в Министерство юстиции в городе Елец Орловской губернии. Через несколько лет переехал в Кишинёв, где занимался адвокатской практикой (присяжный поверенный) в округе Одесской судебной палаты на протяжении семнадцати лет. Коллежский секретарь.
После переезда в Москву занимался главным образом публицистической деятельностью. Публиковаться начал ещё в 1861 году, будучи студентом Московского университета. Сотрудничал с «Московскими ведомостями» на протяжении десятилетий, в 1890—1896 годах печатался также в «Русском обозрении»[4]. Жил на Пречистенке, 9.
Семья
- Жена — Варвара Петровна Гольденвейзер (в девичестве Щекотихина, 1848—1898).
- Сыновья — Николай Борисович Гольденвейзер (1871, Кишинёв — 1924, Москва), юрист, переводчик («Заговор Катилины» и «Югуртинская война» Саллюстия, М.: М. и С. Сабашниковы, 1916)[5], преподаватель истории Московского императорского лицея в память цесаревича Николая[6], пушкинист (его жена — Надежда Афанасьевна Гольденвейзер, 1869—1934, педагог, сотрудник Румянцевского музея); Александр Борисович Гольденвейзер, пианист.
- Дочери — Татьяна Борисовна Гольденвейзер (1869, Кишинёв — 1955, Москва), замужем за Константином Алексеевичем Софиано (1891—1938), сыном генерал-лейтенанта Алексея Семёновича Софиано (1854—1929), их племянник — физик и правозащитник А. Д. Сахаров; Мария Борисовна Гольденвейзер (1873, Кишинёв — 1940, Москва)[7], пианистка, была замужем за литературоведом, пушкинистом М. О. Гершензоном, их дети — генетик С. М. Гершензон, искусствовед Наталья Михайловна Гершензон-Чегодаева (1907—1977), жена искусствоведа, профессора Андрея Дмитриевича Чегодаева (1905—1994), мать искусствоведа Марии Андреевны Чегодаевой (род. 1931)[8].
Братья:
- Александр Соломонович Гольденвейзер (1855—1915), российский юрист-цивилист, автор трудов по гражданскому праву и творчеству Л. Н. Толстого. Его сыновья (племянники Б. С. Гольденвейзера) — Александр Гольденвейзер (1880—1940), антрополог; Эммануил Гольденвейзер (1883—1953), экономист и статистик, начальник статистического отдела Федеральной резервной системы США (1926—1945); Алексей Гольденвейзер (1890—1979), юрист, еврейский общественный деятель в Киеве, Берлине и Нью-Йорке, издатель, публицист.
- Моисей Соломонович Гольденвейзер (1837/1838 — 1921, Варшава) — юрист, юрисконсульт банка Полякова, библиофил, литературовед и историк[9] (в его доме в Гранатном переулке в 1910-е годы проживали родители А. Д. Сахарова)[10][11][12]; его сын — Николай Моисеевич Гольденвейзер, председатель юридического отдела Всероссийского земского союза.
- Владимир Соломонович Гольденвейзер (1853—1919) — инженер путей сообщения, публицист, дворянин; его дети — Елена Владимировна Гольденвейзер (1881—1958), врач, жена правого эсера В. Л. Утгофа; Лев Владимирович Гольденвейзер (1883—1959), адвокат, театральный режиссёр-постановщик, драматург, прозаик, переводчик, в 1927—1937 годах — заведующий литературным отделом Госкино.
- Яков Соломонович Гольденвейзер (1 июня 1862, Екатеринослав — после 1931[13]) — адвокат, присяжный поверенный в Киеве, литератор.[14]
Напишите отзыв о статье "Гольденвейзер, Борис Соломонович"
Примечания
- ↑ [www.avotaynuonline.com/2007/07/jewish-history-as-reflected-in-the-documents-of-the-state-archives-of-odessa-region-by-lilia-belousova/ Jewish History as Reflected in the Documents of the State Archives of Odessa Region]
- ↑ [sefer.ru/upload/Vol.III(1-487).pdf Александр Богинский «История семьи Гольденвейзер»]
- ↑ В документах о принятии в число студентов Московского университета за 1860 год указаны братья Моисей и Рувим Гольденвейзеры. Впоследствии пользовался именем Рудольф и только при крещении получил имя Борис.
- ↑ [feb-web.ru/feb/tolstoy/critics/ma5/ma5-016-.htm?cmd=p Малахова А. М., Усачева А. С. Личные имена и названия // Маковицкий Д. П. У Толстого, 1904—1910: «Яснополянские записки»: В 5 кн. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1979—1981.]
- ↑ Саллюстий. Заговор Катилины. Югуртинская война / Пер. со вступ. ст. «Кай Саллюстий Крисп» и примеч. Н. Б. Гольденвейзера. М.: М. и С. Сабашниковы, 1916. — 180 с.
- ↑ [dlib.rsl.ru/viewer/01003852451#?page=20 Приказы по управлению Московским учебным округом]
- ↑ [dorledor.info/node/6689 Рита Клейман «Большие земляки»]
- ↑ [rvb.ru/ivanov/1_critical/1_brussels/vol3/02p_p/3_037.htm О. Дешарт «Переписка из двух углов»]: Отец М. О. Гершензона, И. Л. Гершензон, работал частным поверенным у Б. С. Гольденвейзера.
- ↑ [sefer.ru/upload/Vol.III(1-487).pdf Александр Богинский «История семьи Гольденвейзер»]: Моисей Соломонович Гольденвейзер окончил Одесское еврейское училище, педагогический курс Житомирского раввинского училища (1856), три курса историко-филологического факультета киевского Императорского университета св. Владимира и, наконец, юридический факультет Московского университета. Кандидат права, присяжный поверенный. Коллежский секретарь (1890). Занимался литературной деятельностью.
- ↑ [www.rgali.ru/object/255145368#!page:1/o:255145368/p:1 Переписка с Б. М. Эйхенбаумом в РГАЛИ]
- ↑ [www.mosjour.ru/index.php?id=565 Елена Офицерова «Дача С. А. Муромцева в Царицыне»]
- ↑ [russist.ru/newss/engine/content_news.php?id=1&fg=287 Старые липы многое помнят]
- ↑ [www.ras.ru/vivernadskyarchive/3_actview.aspx?id=1094 Факсимиле письма Я. С. Гольденвейзера к В. И. Вернадскому (1919)]
- ↑ Яков Соломонович Гольденвейзер учился в Екатеринославской гимназии (1873—1880), выпускник восьми классов Кишинёвской гимназии (1882); учился на физико-математическом факультете Московского университета, медицинском факультете Университета св. Владимира в Киеве, окончил юридический факультет Московского университета (1887), автор очерков «О материальной, а не формальной правде» и «О широком просторе усмотрения суда в проекте об обязательствах» (Киев: Тип. Императорского Университета св. Владимира Н. Т. Корчак-Новицкого, 1901), книги «Крива обмова. Справа Бейлiса» (с М. Виленским, Харьков, 1931).
Отрывок, характеризующий Гольденвейзер, Борис Соломонович
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
