Гольдони, Карло
Поделись знанием:
С «комедиями характера» и связано огромное значение Гольдони для итальянской литературы и слава, которую он получил в Италии, давшей ему титул «protocomiсо» (как Греция называла Аристофана «комиком»). Вольтер называл его «сыном и живописцем натуры», человеком, «очистившим итальянскую сцену, изобретающим фантазию и умеющим писать здравым смыслом», отмечал «чистоту, естественность» его стиля. По словам итальянского критика,
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
| Карло Гольдони | |
| Carlo Goldoni | |
 Карло Гольдони (портрет кисти А. Лонги) | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
драматург, либреттист, переводчик |
| Жанр: |
комедия, трагедия, трагикомедия |
| Язык произведений: |
итальянский; французский |
| [www.lib.ru/PXESY/GALDONI/ Произведения на сайте Lib.ru] | |
Ка́рло Гольдо́ни (итал. Carlo Goldoni; 25 февраля 1707 — 6 февраля 1793) — венецианский драматург и либреттист.
Содержание
Биография
Гольдони учился в иезуитской школе в Перудже и доминиканской в Римини, затем изучал юриспруденцию и философию в Венеции, Павии, Удине и Модене, где, наконец, закончил курс. В соответствии с волей отца он начал юридическую карьеру: стал секретарём вице-канцлера криминального суда в Кьодже, с 1729 года в Фельтре. Занятия юриспруденцией Гольдони сочетал с увлечением театром. Он увлечённо читал Плавта, Теренция, Аристофана, Менандра, усердно посещал театр, водил компанию почти исключительно с актёрами и актрисами. Ещё в студенческие времена Гольдони выслали из Павии за драматическую сатиру «Колосс». В Фельтре он выступил как актёр в поставленном им же любительском спектакле по либретто Пьетро Метастазио «Покинутая Дидона» и поставил две собственные пьесы «II buon padre» и «La cantatrice», имевшие успех.
В 1731 году Гольдони начал собственную адвокатскую практику в Венеции. Параллельно он снабжает текстами одну из венецианских театральных трупп и выполняет обязанности ассистента Доменико Лалли, готовя либретто других авторов к постановке в Ла Фениче. В этот период появились его первые большие пьесы — трагедии «Велизарий», «Розамунда», комедия «Венецианский гондольер». Но большого успеха они не снискали, и в 1743 году Гольдони был вынужден в поисках более доходной адвокатской практики уехать в Тоскану. Здесь он написал комедию «Слуга двух господ» (1745 год). Только в 1748 году, заключив договор с Джироламо Медебахом, чья труппа играла в театре Сант-Анджело, Гольдони смог не только вернуться в Венецию, но и навсегда оставить юриспруденцию, сосредоточившись на литературной работе. Большой успех имели его комедии «Обманщик» (1750 г.), «Кофейня» (1750 г.), «Трактирщица» (1753 г.).
В 1761 году Гольдони навсегда уехал из Италии в Париж. Здесь он был драматургом при Итальянском театре и преподавал итальянский язык дочерям короля. Написанная им по-французски комедия «Ворчун-благодетель» (1771 г.) принесла Гольдони европейскую славу. В 1784 - 1787 гг. были написаны "Мемуары Карло Гольдони". Драматург умер в Версале 6 февраля 1793 года, за день до того, как Конвент по ходатайству Андре Шенье принял решение о восстановлении пенсии, которую ему назначил король Людовик XVI и которую затем отменила революция 1789 года. Деньги получила вдова Гольдони, которой также Конвент назначил пожизненную пенсию в размере 1200 франков.
Творчество
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
Литературное наследие Гольдони — 267 пьес, среди которых больше всего комедий. Одни (напр. «Памела») относятся к жанру «слезливых комедий», другие — веселые буффонады из народной жизни и так называемые «комедии характера» (например:
- «Трактирщица» (La locandiera (Goldoni))[1],
- «Слуга двух господ»
- «Прекрасная грузинка»,
- «Комический театр»,
- «Осажденный богач»,
- «Скупой»,
- «Благодетельный брюзга»
- и др.).
«театр Гольдони похож на большую, людную ярмарку, где встречаешь людей всякого характера и всякого сословия»,и первое место на этой ярмарке занимает низший класс.
«он представлял на сцене только ту правду, которую находил у себя перед глазами, и копировал её осязательно и грубо, вместо того чтобы подражать натуре с подобающими писателю деликатностью и утончённостью».
Мемуары
Главным материалом для биографии Гольдони служат его «Мемуары», напечатанные им сначала по-французски в 1787 году под заглавием «Mémoires de M. Goldoni, pour servir à l’histoire de sa vie et à celle de son théâtre», a год спустя им же переведенные на итальянский язык.
Переводы на русский
- «Благодетельный грубиян, комедия из театра г. Голдония», вольный перевод с французского Михаила Храповицкого. СПб., 1772.
- «Кофейная» перевод А.Н.Островского СПБ.,1872
- «Слуга двух господ». Перевод М.Гальперина. М., 1930.
- «Карло Гольдони. Мемуары, содержащие жизнь его и его театра. В трёх томах». Перевод С. Мокульского. М., 1933.
- «Комедии». Перевод А.Дживелегова. М., 1949.
- «Слуга двух хозяев». Перевод А.Дживелегова. М., 1952.
- «Комедии. В двух томах». Перевод А.Дживелегова, А.Островского, Л.Шапориной, Т.Щепкиной-Куперник, Н.Соколовой, М.Лозинского. М., 1959.
- «Сочинения в четырёх томах». Перевод А.Дживилегова, Т.Щепкиной-Куперник, С.Игнатовой, С.Мокульского. М., 1997.
- «Импресарио из Смирны». Перевод Г.Киселёва. М., 2009.
- «Душа общества». Перевод Г.Киселёва. М., 2014. ISBN 978-5-91922-031-2
- «Кьоджинские перепалки». Перевод М.Стронина// Иной ракурс. Восемь пьес в переводе Михаила Стронина. СПб., 2014. С. 7-80
- Пьеса «Трактирщица», Новая редакция, 2015, в переводе Валерия Попова.
- Пьеса «Конкурс женихов», Новая редакция, 2015, в переводе Валерия Попова.
Экранизации
- 1947 — «Арлекино, слуга двух господ» (Италия, режиссёр Джорджо Стрелер) — фильм-спектакль по мотивам пьесы «Слуга двух господ». Второй вариант телеверсии поставлен в 1993 году.
- 1953 — «Слуга двух господ» — советский фильм-спектакль по одноименной пьесе Карло Гольдони.
- 1955 — «Арлекино, слуга двух господ» (Италия, режиссёр Джанкарло Галасси Берия) — фильм-спектакль по мотивам пьесы «Слуга двух господ».
- 1956 — «Хозяйка гостиницы» — советский художественный фильм, комедия по пьесе «Трактирщица».
- 1970 — «Кофейня» (Германия, режиссёр Райнер Вернер Фасбиндер) - немецкий телевизионный фильм по одноименной пьесе.
- 1975 — «Трактирщица» — телеспектакль, постановка одноимённой[2] комедии.
- 1976 — «Труффальдино из Бергамо» — музыкальная комедия по мотивам пьесы «Слуга двух господ».
- 1980 — «Хозяйка гостиницы» (Италия, режиссёр Паоло Кавара) — комедия по мотивам пьесы «Трактирщица».
- 1982 — «Примите вызов, синьоры!» — советский телевизионный фильм, комедия по пьесе «Трактирщица».
- 1985 — «Миранда» (Италия, режиссёр Тинто Брасс) — комедия по мотивам пьесы «Трактирщица».
- 1991 — «Осада Венеции» — советский художественный фильм, комедия по пьесе «Хитрая вдова».
Напишите отзыв о статье "Гольдони, Карло"
Примечания
Литература
|
Карло Гольдони в Викицитатнике? |
|---|
- Гольдони, Карло // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Ferdinando Meneghezzi, «Della vita e delle opere di Carlo Goldoni» (Мил., 1827);
- Luigi Carer, «Saggi sulla vita e le opere di Carlo Goldoni» (Венеция, 1825);
- Gherardo de’Rossi, «Del moderno teatro comico italiano e del suo Restavratore Carlo Goldoni» (Бассано, 1794); * Molmenti, «C. Goldoni» (1875).
- Карло Гольдони. 300 лет. Антология. СПб., 2007.
- Молодцова М. Карло Гольдони. Очерк творчества. СПб., 2009. ISBN 978-5-88689-051-8
- Дживелегов А. Карло Гольдони и его комедии// Гольдони К. Комедии. М., 1949. С. 705 - 724.
- Луцкер П. В. [sias.ru/upload/2012_1-2_410-422-lutsker.pdf Карьера Гольдони — опытного либреттиста] // Искусствознание : журнал. — М, 2012. — № 1—2. — С. 410—422. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2073-316X&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2073-316X].
Ссылки
Гольдони, Карло (англ.) на сайте Internet Movie Database
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Гольдони, Карло
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
