Гольдштейн, Курт
| Курт Гольдштейн | |
| Kurt Goldstein | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
19 сентября 1965 (86 лет) |
| Место смерти: | |
| Научная сфера: | |
Курт Гольдштейн (нем. Kurt Goldstein; 6 ноября 1878, Катовице — 19 сентября 1965, Нью-Йорк) — немецкий и американский невролог и психиатр еврейского происхождения. Автор основ нейро- и патопсихологии, феноменологического подхода и гештальт-направления в неврологии и психиатрии, создатель организмической теории медицины и личности[1], автор термина «самоактуализация»[2].
Биография
Родился в семье Абрахама Гольдштейна (1836—1902) и Розали Кассирер (1845—1911), из известного в Бреславле еврейского купеческого семейства.[3] Его дед — Маркус Кассирер (1801—1880) — основал в Буякове торговый дом по продаже тканей и производству ткацкого оборудования, и впоследствии перевёл своё дело в Бреславль. Двоюродные братья — невролог Рихард Кассирер, дирижёр Фридрих Леопольд Кассирер, издатели и галеристы Пауль Кассирер и Бруно Кассирер, философ Эрнст Кассирер, фабрикант Хуго Кассирер (в честь которого названа Hugo-Cassirer-Straße в Берлине); двоюродная сестра — педагог Эдит Гехееб (1885—1982), жена теоретика прогрессивной педагогики Пауля Гехееба.[4]
В 1903 году окончил университет в Бреслау (ученик Карла Вернике), к 1912 году — доцент и профессор в Кёнигсберге, в 1919 году — профессор во Франкфурте-на-Майне (где встретил представителей гештальтпсихологии[2]). В 1914 организовал военный госпиталь, позже названного «институтом исследований последствий мозговых повреждений», директором которого стал[1].
Вместе с Максом Вертгаймером — основатель журнала Psychologische Forschung в 1922 году, в 1927 году — соорганизатор Международного общества психотерапии. С 1929 по 1933 — профессор и директор неврологического отделения госпиталя Моабит в Берлине[1].
В 1933 году попал в нацистскую тюрьму, после чего эмигрировал в Нидерланды. В Гааге в период эмиграции (1933—1934 гг.) создал труд «Организм». В 1935—1940 гг. эмигрировал в США, стал профессором Колумбийского университета и руководителем нейрофизиологической лаборатории в Монтефиорском госпитале в Нью-Йорке, с 1940 года по 1945 год являлся профессором Тафтского медицинского колледжа и руководителем неврологической лаборатории в Бостоне. С 1945 года вернулся в Нью-Йорк, был профессором Нью-Йоркского колледжа до 1955 года, с 1955 года — руководитель психологического отдела Нового института социальных исследований. Некоторые статьи Гольдштейна («Принцип целостности» и «Два способа приспособления к дефекту») были опубликованы в СССР[1].
Курт Гольдштейн на основании наблюдений, полученных в Первую мировую войну, выразил новый взгляд на локализацию функций головного мозга, согласно которому возможно использование неповреждённых частей мозга для компенсации функций повреждённых участков; данный холизм Гольдштейн распространял на человеческий организм в целом[2], рассуждая о недостаточности объяснения состояния организма гомеостазом[1].
К ученикам Гольдштейна относился Абрахам Маслоу[1].
Был дважды женат, три дочери.
Работы и публикации
- Goldstein, Kurt. (1934). Der Aufbau des Organismus. Einführung in die Biologie unter besonderer Berücksichtigung der Erfahrungen am kranken Menschen. Den Haag, Nijhoff, 1934
- Goldstein, Kurt. (1939). The Organism: A Holistic Approach to Biology Derived from Pathological Data in Man. New York: American Book Company.
- Goldstein Kurt. The Organism: A Holistic Approach to Biology Derived from Pathological Data in Man. — Zone Books, 1939/1995. — ISBN 0-94-229997-3. [www.amazon.com/dp/0942299973]
- Goldstein, Kurt. (1940). [www.archive.org/details/humannature032140mbp Human Nature in the Light of Psychopathology]. Cambridge: Harvard University Press.
- Goldstein, Kurt; Scheerer, Martin.(1941): Abstract and Concrete Behavior: An Experimental Study With Special Tests. In: Psychological Monographs, ed. by John F. Dashell, Vol. 53/1941, No. 2 (whole No. 239), S. 1-151.
- Goldstein, Kurt. (1942) After effects of brain injuries in war. New York: Grune & Stratton.
- Goldstein, Kurt., Hanfmann, E., Rickers-Ovsiankina (1944). Case Lanuti: Extreme Concretization of Behavior Due to Damage of the Brain Cortex. In: Psychological Monographs, ed. by John F. Dashell, Vol. 57/1944, No. 4 (whole No. 264), S. 1-72.
- Goldstein, Kurt., Scheerer, M., Rothmann, E. (1945). A Case of «Idiot Savant»: An Experimental Study of Personality Organization. In: Psychological Monographs, ed. by John F. Dashell, Vol. 58/1945, No. 4 (whole No. 269), S. 1-63.
- Goldstein, Kurt. (1948). Language and Language Disturbances: Aphasic symptom complexes and their significance for medicine and theory of language. New York: Grune & Stratton.
- Goldstein, Kurt. (1967). Selected writings. ed., Aron Gurwitsch, Else M. Goldstein.
В русском переводе:
- Принцип целостности в медицине // "Советская психоневрология", 1933
- О двух формах приспособления к дефектам // "Невропатология и психиатрия", 1940
Напишите отзыв о статье "Гольдштейн, Курт"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Ю.С.Савенко. [www.npar.ru/journal/2009/3/04_goldstein.htm Курт Гольдштейн] (рус.). Независимый психиатрический журнал (3-2009). Проверено 20 апреля 2011. [www.webcitation.org/5zBxXErXh Архивировано из первоисточника 4 июня 2011].
- ↑ 1 2 3 [www.geshtaltpsy.ru/goldstein.php Курт Гольдштейн (Kurt Goldstein)] (рус.). Проверено 20 апреля 2011. [www.webcitation.org/5zBxYAVaz Архивировано из первоисточника 4 июня 2011].
- ↑ [genealogy.metastudies.net/PS02/PS02_495.HTM Семья Гольдштейн Кассирер]
- ↑ [cassirer.info/ Cassirer and Cohen: histories, relatives and descendants]
Отрывок, характеризующий Гольдштейн, Курт
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
