Гольдштюкер, Теодор

Теодор Гольдштюкер
Научная сфера:	санскритология

Теодор Гольдштюкер (нем. Theodor Goldstücker, 1821—1872) — прусский филолог—санскритолог, переводчик и педагог еврейского происхождения.

Биография

Теодор Гольдштюкер родился 18 января 1821 года в городе Кёнигсберге. Учился в университете родного города и в Боннском университете. Позже он отправился в Париж, где он исследовал богатые местные коллекции санскритских рукописей. В 1846 году вернулся в Германию и долгое время жил в Берлине.

Переехав в Англию, занимал в Университетском колледже Лондона кафедру санскритского языка.

Основал общество для издания санскритских текстов и был президентом Азиатского и филологического общества в Лондоне.

Теодор Гольдштюкер умер 6 марта 1872 года в Лондоне.

Своё литературное наследие, он оставил англо-индийскому правительству и, согласно его завещанию, он, по неизвестным причинам, запретил публиковать раньше 1920 года.

Избранная библиография

• «Dictionary, Sanscrit and English» (1856—63);
• «Pânini, his place in Sanscrit literature» (1861);
• перевод «Prabodhatschandrodaja» (1842);
• «On the deficiencies in the present administrations of Hindu law» (1878);
• «Mahâbhâshya».

Литература

• Goldstücker, Theodor // Allgemeine Deutsche Biographie  (нем.).

Отрывок, характеризующий Гольдштюкер, Теодор

– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.