Гольц, Николай Осипович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Гольц
Дата рождения:

5 (17) июля 1800(1800-07-17)

Место рождения:

Санкт-Петербург, Российская империя

Дата смерти:

5 (17) февраля 1880(1880-02-17) (79 лет)

Место смерти:

Санкт-Петербург, Российская империя

Профессия:

артист балета, балетный педагог, балетмейстер

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Годы активности:

1808—1879

Амплуа:

романтический танцовщик, драматический танцовщик, мимический актёр

Театр:

Петербургская императорская труппа: Большой (Каменный) театр, Мариинский театр

Николай Осипович Гольц (5 [17] июля 1800, Санкт-Петербург — 5 [17] февраля 1880, там же) — артист балета и педагог, солист петербургского Большого театра начиная с 1822 года. Выступал в театре более семи десятилетий — сначала как классический танцовщик-премьер, затем как мимический актёр. Исполнитель и постановщик характерных танцев, педагог бального танца, привёзший в Россию польку из Парижа; выдающийся танцор и мимический актёр XIX века.





Биография

Николай Гольц с 7 лет учился в Петербургском театральном училище у педагогов Якова Люстиха и Шарля Дидло. Любимый учеником Дидло, а позже и его сподвижник, он был постоянным исполнителем основных партий в его постановках. Дидло о нём писал: «Полезный в танцах, будучи единственным в благородной пантомиме, превосходный в характерных танцах»[1].

Ещё в годы ученичества его способности обратили на себя особое внимание. В 1808 году, в возрасте 8 лет, он исполнил свою первую сольную партию на профессиональной сцене — Амура в балете Дидло «Зефир и Флора». По окончании учёбы в 1822 году был принят в петербургскую балетную труппу Императорских театров сразу на положение солиста:

Из мужского состава труппы выделялся Николай Осипович Гольц (1800—1880). Богато одаренный, он уже в школе вызывал удивление педагогов. Редкая трудоспособность позволила Гольцу одновременно специализироваться в самых разнообразных отраслях сценического искусства. К моменту его выпуска руководители драмы, оперы, балета и оркестра настаивали на определении Гольца каждый в свой коллектив. Ввиду невозможности достигнуть соглашения вопрос был передан на рассмотрение министра, после чего Гольца назначили в балетную труппу на партии первого танцовщика. Он полностью оправдал возложенные на него надежды и работал в петербургской балетной труппе 73 года (считая пребывание в школе), последовательно занимая амплуа классического, затем характерного танцовщика, а потом мимического актёра.

— История русского балета[2]

Официально дебютировал на сцене Большого театра в 1823 году, исполнив партию Ростислава в балете Дидло «Кавказский пленник, или Тень невесты»[3]. Будучи артистом труппы в течение 58 лет, создал на сцене множество разносторонних балетных образов, исполнил большое количество партий и танцевальных дивертисментов, также сам поставил несколько танцев. Как премьер, исполнял виртуозные мужские партии, но наиболее полно его дарование раскрылось в драматических ролях[3] и мимических партиях, где он создавал глубоко жизненные, достоверные образы.

Гольц стал ведущим романтическим танцовщиком, органически вошёл в психологически сложные балеты Ж. Перро, создал драматические роли в балетах М. И. Петипа. Будучи виртуозным классическим танцовщиком, он прославился также исполнением мазурки и „Русской“, был прекрасным исполнителем партий „королей“ и „благородных отцов“, создателем комедийных и гротесковых ролей.

— Энциклопедия балета[4]

Начиная с 1838 года был партнёром Марией Тальони, выступавшей в Петербурге несколько сезонов, танцевал с ней более 200 раз[5]. В 1848 году танцевал с Фанни Эльслер. С конца 1840-х годов выступал только в мимических партиях[3].

В качестве балетмейстера Николай Гольц сочинял характерные танцы, поставил танцевальные сцены в нескольких операх. Специально для него Михаил Глинка сочинил мазурку в опере «Жизнь за царя» (1843)[5].

В течение 1845—1871 годах одновременно с работой на сцене преподавал бальные и характерные танцы в Петербургском театральном училище; кроме того, обучал бальным танцам в различных учебных заведениях и частным образом. Так, среди его учеников был композитор Михаил Глинка.

В 1845 году Гольц побывал в Париже. В качестве новинки он привёз из Франции в Петербург новый модный танец — польку[5]; сначала он поставил её на сцене, а потом распространил в великосветском петербургском обществе — в скором времени польку затанцевали на балах и в аристократических салонах.

В 1872 году на сцене императорского Мариинского театра торжественно справлялся полувековой юбилей Николая Осиповича Гольца[5], к которому была выпущена брошюра «В память 50-летия сценической деятельности артиста балетной труппы Николая Осиповича Гольца. 1822—1872».

Сценическая деятельность Николая Гольца продолжалась 58 лет[5] (Энциклопедия балета называет 72 года, учитывая время учёбы, когда он уже начал выходить на сцену[4]). Столь длительный срок сделал его свидетелем и участником множества балетных событий, с его именем прочно связана история петербургского балета XIX столетия — «дедушка Гольц»[5] представлял собою живую летопись русского балета. Ему довелось работать с 16 балетмейстерами, среди которых были Шарль Дидло, Алексис Блаш, Филиппо Тальони, Жюль Перро, Артур Сен-Леон, Мариус Петипа. Являлся партнёром по меньшей мере 50 прославленных балерин, среди которых: Авдотья Истомина, Евгения Колосова, Мария Тальони, Фанни Эльслер, Карлотта Гризи, Елена Андреянова, Екатерина Телешева, Татьяна Смирнова, Екатерина Вазем, Евгения Соколова. Только в партнерстве с Марией Тальони танцевал более 200 раз[5].

Репертуар

Николай Гольц исполнил главные партии в 73 балетах, а всего выступил более чем в 80 ролях. Во многих партиях он являлся первым исполнителем.

(*) — первый исполнитель партии (**) — первый исполнитель партии при постановке новой редакции балета

Постановки

В качестве балетмейстера Н. Гольц поставил несколько концертных номеров и танцевальных сцен в операх:

Напишите отзыв о статье "Гольц, Николай Осипович"

Примечания

  1. Театральная энциклопедия. Гл. ред. П. А. Марков. Т. 2 — М.: Советская энциклопедия, Гловацкий — Кетуракис, 1963, 1216 стб. с илл., 14 л. илл. (стб. 54-55)
  2. [in-past.ru/istoriya-russkogo-baleta/238-poyavlenie-romanticheskix-syuzhetov-v-balete-i-vozniknovenie-russkoj-nacionalnoj-shkoly-klassicheskogo-tanca.html История русского балета] // Появление романтических сюжетов в балете и возникновение русской национальной школы классического танца
  3. 1 2 3 Балет. Энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1981. — 623 с.
  4. 1 2 3 4 [culture.niv.ru/doc/ballet/encyclopedia/016.htm#ab264 Энциклопедия балета, стр. 16)]
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/37469/Гольц Николай Осипович Гольц в Большой биографической энциклопедии]

Литература

  • Борисоглебский М. В. (сост.). Материалы по истории русского балета, том 1, Л., 1938;
  • В память 50-летия сценической деятельности артиста балетной труппы Николая Осиповича Гольца. 1822—1872, СПБ, 1872;
  • Глинкa M. И., Записки, СПБ, 1887;
  • Красовская В. М., Русский балетный театр от возникновения до середины XIX века, Л.-М., 1958.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гольц, Николай Осипович

Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».