Голядь
Го́лядь (др.-рус. Голѧдь) — балтоязычное племя, обитавшее, согласно древнерусским письменным источникам XI—XII веков, в верховьях реки Протвы (на территории современных Московской, Смоленской и Калужской областей), между землями вятичей и кривичей. Археологически соотносятся мощинской культуре. Название племени (этноним) идентично галиндам.
История
Первое упоминание о голяди относится к 1058 году. Согласно летописям, черниговский князь Святослав Ольгович ходил на голядь около 1147 года.
Только к концу XV века голядь была ассимилирована славяноязычным окружением.
По крайней мере два обстоятельства указывают на то, что балтоязычное население не исчезло, а продолжало проживать на прежней территории и позже, в XIII—XIV вв. Это, во-первых, события 1248 г., когда в сражении с «Литвой на Протве» был убит владимирский князь Михаил Хоробрит, брат Александра Невского. («И Михаиле Ярославичъ московский убьенъ бысть от Литвы на Поротве» (ПСРЛ, 1925, с. 38).) Литва на р. Протве в середине XIII веке это — вероятно потомки голяди. Во-вторых, обширный балтоязычный топонимический субстрат, содержащийся в духовных и договорных грамотах Ивана Калиты и его сыновей XIV в., позволяет утверждать, что балты не исчезли и во время монголо-татарского игаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2921 день].
Летописный регион голяди оставался не доступным для славянской колонизации до XV в., когда московские князья стали основывать города, что и привело к окончательной славянизации остатков балтского племени.
Вятичи из «Лесной земли», не встречая больше активного военного сопротивления балтоязычной «голяди», стали постепенно продвигаться к северу в Подмосковье, заселяя берега Нары, Пахры и ее притоков, верхнего и среднего течения р. Москвы, где встретились с кривичами в окрестностях Москвы.
По мнению ряда историков, первоначально (II век) голядь жила в Восточной Пруссии, а потом мигрировала на восток, в верховья Оки, где ассимилировала местных восточных балтов верхнеокской культуры. Возможно одной из причин миграции была восточная экспансия бастарнов зарубинецкой культуры.
Славянство голяди
По новейшим данным сравнительной лингвистики, восточно-великорусские говоры в верховьях Днепра и Угры (наиболее компактно на территории мощинской культуры) входят в четвёртую акцентную группу. Согласно выводам лингвистов, «диалекты этой группы ввиду сугубой архаичности их акцентной системы не могут быть объяснены как результат вторичного развития какой-либо из известных акцентологических систем, а должны рассматриваться как наиболее раннее ответвление от праславянского; этнос носитель этого диалекта, представляет, по-видимому, наиболее ранний восточный колонизационный поток славян»[1].
Топонимика
- В настоящее время в Дмитровском и Клинском районах Московской области существуют деревни с названием Голяди.
- В черте нынешней Москвы акты упоминают речку Голяданку, левый приток реки Москвы.
- В окрестностях города Брянска известно село Голяжье (ныне переименованное в Отрадное), впервые упоминаемое с начала XVII века.
См. также
Напишите отзыв о статье "Голядь"
Примечания
- ↑ Дыбо В. А., Замятина Г. И., Николаев С. Л. [starling.rinet.ru/~sergius/AAZal_Accent/bibliotheka/OSA_1990.pdf Основы славянской акцентологии]. — М., 1990. — С. 157-158.
Ссылки
- Рудаков В. Е. Голядь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Седов В. В. [claw.ru/a-history-off-russia/1/141.htm Голядь]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Голядь
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
