Гомбоев, Жамбал-Доржи

Жамбал-Доржи Гомбоев
19-й Пандито Хамбо-лама
1963 — 1982
Предшественник:	Еши-Доржи Шарапов
Преемник:	Жимба-Жамсо Эрдынеев
Рождение:	10 сентября 1897(1897-09-10) Таптанаевский улус, Агинская степная дума, Забайкальская область
Смерть:	1983(1983) Иволгинский дацан Иволгинский район
Награды:

Панди́то Хамбо́-ла́ма XIX Жамба́л-Доржи́ Гомбо́ев (1897—1983) — бурятский религиозный деятель, глава Центрального духовного управления буддистов СССР в 1963—1982 годах.

Биография

Родился 10 сентября 1897 года в местности Аса-Шибирь близ улуса Таптанай Агинской степной думы Забайкальской области Российской империи в семье бурята рода бодонгут Гомбо Дамдинова. В возрасте 8 лет был представлен родителями, будучи в паломничестве в Урге, Далай-ламе XIII. В 1908 году поступил в Агинский дацан и в 1918 году, защитив степень гэбши, отправился преподавать философию в Тункинскую долину в Хандагатайский дацан. Пройдя все ступени духовного посвящения в дацанах Бурятии и монгольском монастыре Гандантэгченлин, в 1930 году вернулся в Агинский дацан, где защитил звание габжи.

В период антирелигиозных гонений в СССР в 1937 году Гомбоев уехал совместно с сородичами в Красноярский край, где работал на стеклозаводе. С началом Великой Отечественной войны в августе 1941 года был призван в ряды Красной Армии. Был дважды ранен; награждён тремя медалями (одна медаль «За отвагу»). Демобилизован в апреле 1943 года по инвалидности с отбытием обратно в Красноярский край.

В 1947 году Жамбал-Доржи Гомбоев вернулся во вновь открытый Агинский дацан. Исполнял обязанности «держателя дисциплины» гэсхы. В 1956 году избран Дид Хамбо-ламой (заместителем Пандито Хамбо-ламы) и ширээтэ (настоятелем) Агинского дацана. В 1958 году участвовал в международной конференции, посвящённой 2500-летию Будды Шакьямуни в Дели.

В 1963 году Жамбал-Доржи Гомбоев был избран 19-м Пандито Хамбо-ламой, председателем Центрального духовного управления буддистов СССР. На этом посту внёс большой вклад в развитие буддизма: Гомбоев — один из основателей Азиатской буддийской конференции за мир (1970 год), бессменный вице-президент этой международной организации со штаб-квартирой в монастыре Гандантэгченлин и один из инициаторов создания здесь же Буддийского университета; организатор строительства комплекса Иволгинского дацана, ходатайствовал перед правительством СССР о возвращении и восстановлении разрушенных монастырей. За заслуги в деле укрепления мира и развития международных связей удостоен орденами Дружбы народов и «Знак Почёта».

В 1982 году сложил обязанности духовного главы буддистов СССР. Умер на следующий год.

Награды

• орден Дружбы народов
• орден «Знак Почёта» (16.03.1972)

Память

В 2007 году в местности Аса-Шибирь близ села Таптанай Дульдургинского района Забайкальского края освящён субурган, воздвигнутый в честь 19-го Пандито Хамбо-ламы.

Ссылки

• [bsk.nios.ru/enciklodediya/gomboev-zhambal-dorzhi Библиотека сибирского краеведения. Гомбоев Жамбал Доржи.]
• [encycl.chita.ru/encycl/person/?id=2016 Энциклопедия Забайкалья. Гомбоев Ж.-Д.]

Отрывок, характеризующий Гомбоев, Жамбал-Доржи

Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.