Гомес, Хосе Мигель

Хосе Мигель Гомес José Miguel Gómez<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
президент Кубы
28 января 1909 — 20 мая 1913
Предшественник:	Томас Эстрада Пальма и последующее американское вмешательство
Преемник:	Марио Гарсия Менокаль
Рождение:	6 июня 1858(1858-06-06) Санкти-Спиритус (провинция Санта-Клара, Куба)
Смерть:	13 июня 1921(1921-06-13) (63 года) Нью-Йорк (США)
Имя при рождении:	José Miguel Gómez y Gómez
Супруга:	Америка Ариас
Партия:	Либеральная
Военная служба
Годы службы:	1895—1902
Род войск:	сухопутные
Звание:	генерал-майор

Хосе Мигель Гомес-и-Гомес (исп. José Miguel Gómez y Gómez; 6 июня 1858, Санкти-Спиритус, провинция Санта-Клара, Куба — 13 июня 1921, Нью-Йорк, США) — кубинский военный и политический деятель по прозвищу «Акула», генерал в период войны за независимость Кубы от Испании, президент Кубы в 1909—1913 годах.

Военная карьера

Гомес присоединился к антииспанской революции относительно поздно, 11 сентября 1895 года, когда восстание шло уже больше полугода. Тем не менее уже в начале 1896 года ему присваивается чин полковника в знак признания его заслуг в руководстве частями кубинской армии в сражении у Арройо Бланко. В конце того же 1896 года ему было присвоено звание бригадного генерала, а в 1898 дивизионного генерала.

Незадолго до окончания войны он был назначен учредительным собранием в Санта-Крусе специальным представителем в Вашингтон, который должен вести дела с правительством США от имени Кубы.

30 июня 1899 года Гомесу было присвоено звание генерал-майора Освободительной Армии.

После оккупации острова войсками США 4 марта 1899 года генерал Брук назначил Гомеса гражданским губернатором провинции Лас-Вильяс. Этот пост он занимал до 30 сентября 1905 года, одержав в 1902 году победу на губернских выборах.

В эти годы он принимал участие в работе Конституционной ассамблеи, которая приняла первую Конституцию Кубинской республики.

Политическая деятельность

В августе 1906 г. либералы во главе с Хосе Мигелем Гомесом и Альфредо Саясом возглавили восстание против переизбрания на второй срок президента Томаса Эстрады Пальмы. В сентябре 1906 г. Эстрада Пальма и кабинет министров ушли в отставку, после чего США осуществили вторую оккупацию Кубы, продолжавшуюся до января 1909 г. В 1908 г. в соответствии с уточнёнными законами состоялись президентские выборы, на которых победил Хосе Мигель Гомес с Альфредо Саясом в качестве вице-президента. Хосе Мигель Гомес занимал пост президента Кубы с 1909 по 1913 г. Его президентство отмечено рядом коррупционных скандалов, в том числе связанных с выдачей концессий на очистку дна в морских портах и на осушение болот Сьенаго-де-Сапата, которое было поручено некомпетентной американской компании и фактически не осуществлено. В президентство Гомеса было создано Независимое объединение цветных — партия кубинцев африканского происхождения, выступавшая против расовой дискриминации. В ответ был принят закон, запрещавший создание партий по расовому признаку. Объединение было распущено, после чего его сторонники в мае 1912 г. подняли восстание, подавленное по приказу Гомеса. Одновременно на территории Кубы был высажен отряд морской пехоты США. По завершении срока своего президентства Гомес отказался поддержать кандидатуру своего вице-президента Саяса на президентский пост и способствовал избранию консерватора Марио Гарсия Менокаля. В 1916 г. на следующих президентских выборах Гомес соперничал с Менокалем, который был объявлен победителем. Гомес не признал его победы и в феврале 1917 г. поднял против него восстание. Однако США признали победу Менокаля и высадили на Кубе несколько групп морской пехоты. Убедившись в отсутствии североамериканской поддержки, повстанцы прекратили сопротивление. В 1920 г. Хосе Мигель Гомес вновь баллотировался на президентских выборах, однако проиграл Альфредо Саясу, которого поддержал уходящий президент Менокаль (см. Серхио Герра Виллабой, Оскар Лойола Вега «Куба. Взгляд на историю». Ocean Press, 2012. C.55-62).

Отрывок, характеризующий Гомес, Хосе Мигель

– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.