Гомес, Хуан Висенте

Хуан Висенте Гомес Juan Vicente Gómez
42-й Президент Венесуэлы
13 июня 1931 — 17 декабря 1935
Предшественник:	Хуан Баутиста Перес
Преемник:	Элеасар Лопес Контрерас
40-й Президент Венесуэлы
24 июня 1922 — 30 мая 1929
Предшественник:	Витторино Маркес Бустильос
Преемник:	Хуан Баутиста Перес
38-й Президент Венесуэлы
19 декабря 1908 — 5 августа 1913
Предшественник:	Сиприано Кастро Руис
Преемник:	Хосе Жиль Фортуль
Рождение:	24 июля 1857(1857-07-24) Ла-Мулера, Тачира, Венесуэла
Смерть:	17 декабря 1935(1935-12-17) (78 лет) Маракай, Арагуа, Венесуэла
Награды:

Хуа́н Висе́нте Го́мес (24 июля 1857, Ла-Мулера, Тачира, Венесуэла — 17 декабря 1935, Маракай, Арагуа, Венесуэла) — венесуэльский военный и государственный деятель, президент, диктатор Венесуэлы с 1908 по 1935 год.

Биография

Юность и президентство Сиприано Кастро

Родился в известной семье андских землевладельцев, которые жили в Ла-Мулере. Рос малограмотным пастухом крупного рогатого скота и по происхождению был почти чистокровный индеец. Когда ему исполнилось двадцать пять лет, умер отец и он стал главным в семье.

Через три года он знакомится с Сиприано Кастро, который назначает его полковником автономной армии штата Тачира. В 1892 г. экс-президент Хоакин Креспо, воспользовавшись конституционным кризисом, поднял вооружённый мятеж, который должен был подавить Сиприано Кастро, однако потерпел поражение. Гомес и Кастро были вынуждены отправиться в изгнание в Колумбию до 1899 года. В этом году, в результате успешного восстания против президента Игнасио Андраде Трокониса они заняли сначала Тачиру, а затем и Каракас. Гомес был назначен губернатором федерального округа.

В 1901 г. была принята новая конституция (с момента обретения независимости в 1831 по 1945 г. Венесуэла имела в общей сложности 22 версии конституции) — и Гомес вместе с генералом Рамоном Айяла стали вице-президентами. В декабре 1902 г. выступил во главе правительственных войск для подавления восстания части военных и землевладельцев, после победы над ними получил прозвище «Миротворец». Военный триумф сделал его настолько популярным, что президент Кастро начал подозревать своего соратника в желании занять место главы государства. В 1906 г. Кастро объявил о своем уходе с поста президента, чтобы проверить реакцию Гомеса, но тот не попался на провокацию.

В 1908 г. президент отправился в Европу, чтобы пройти курс лечения, на этот раз Гомес получил реальную возможность для организации переворота, которой и воспользовался. Он не дал Кастро вернуться в Венесуэлу, вынудив остаться его жить в изгнании.

Во главе Венесуэлы

Когда Гомес пришел к власти, многие полагали, что эпоха диктатур закончилась, и «миротворец» Гомес предоставит гражданам значительные свободы. Первоначально это представление подтверждалось: новый глава государства освободил политзаключенных и обратился к тем, кто был вынужден покинуть страну в годы правления Кастро, с призывом вернуться на родину. Была восстановлена свобода прессы, а срок президентских полномочий сокращён до четырех лет. Правление Гомеса отличалось частой сменой основного закона страны - при нем было принято 7 Конституций (1909, 1914, 1922, 1925, 1928, 1929 и 1931 годов).

В 1910 году Гомес стал президентом. Находясь у власти, он стремился создать своему авторитарному правлению демократический фасад, однако раз за разом в Основной закон вносились поправки, расширявшие его личные полномочия. Формально покидая пост главы государства, он становился Верховным главнокомандующим, лишая этих полномочий через Национальный конгресс преемника, возвращаясь на президентский пост, он эти полномочия обретал вновь. В 1922 г. срок нахождения на посту главы государства был увеличен «под Гомеса» с четырех до семи лет.

В 1914 г. объявил себя конституционным диктатором и впоследствии законодательно подтвердил своё положение декретом 1922 г. и принятием новой конституции 1925 г. В 1929 г. был переизбран, но отказался занять президентский пост, предпочитая управлять страной в качестве верховного главнокомандующего. В 1931 г. вновь стал президентом.

В реализации внутренней политики был взят курс на усиление централизации государства, формирование властной вертикали, преодоление сепаратистских настроений среди региональных элит и лидеров, была введена система прямого контроля над сбором налогов, осуществлена реформа вооруженных сил, создана регулярная армия. В то же время президент назначал на ключевые должности лично преданных людей, преимущественно земляков, уроженцев штата Тачира. В их руках сосредоточились денежные потоки, в том числе от эксплуатации природных ресурсов страны, в первую очередь нефти.

С течением времени он начал жестко подавлять не только мятежи, но и подвергать репрессиям тех, кто лишь критиковал его по отдельным вопросам. Под благовидным лозунгом: «Союз, мир и работа» суды безжалостно отправляли таких лиц в тюрьмы или приговаривали к дорожным работам. У попавших в немилость землевладельцев конфисковывали имения, отбирали собственность. Даже родного брата Гомеса, заподозренного во властных амбициях, в 1923 г. устранили физически.

В результате старая региональная оппозиционная элита была разгромлена или изгнана из страны, а новая — долгое время не могла оформиться. Неожиданные для диктатора волнения произошли лишь в 1928 г. В феврале в Каракасе начались антиправительственные студенческие демонстрации, получившие поддержку населения столицы. Подобных потрясений гомесовский режим еще не переживал. В ответ на казарменное положение были переведены всех военнослужащие, включая слушателей Военной школы и даже почетный караул. Армейские патрули поддерживали действия полиции против демонстрантов. Вскоре беспорядки были подавлены. Однако в апреле ситуация еще более осложнилась. Против Гомеса выступила группа военных, мятеж начался в казармах Сан-Карлос. Верные правительству войска были приведены в боевую готовность. Комендант Каракаса, генерал Лопес Контрерас лично вошел в казармы и приказал арестовать мятежников. Его появление было неожиданным, и никто из заговорщиков не успел оказать сопротивления.

Став еще более подозрительным, президент лично согласовывал кандидатуры депутатов парламента. Суды находились под жестким контролем. Правительственный совет имел исключительно представительские функции, примечательно, что существовала и Общественная палата. После серии мятежей запретил все политические партии, в том числе коммунистическую партию, основанную в 1931 году.

Отличительной особенностью правления Гомеса было то обстоятельство, что он регулярно как бы удалялся от дел и отправлялся в город Маракай, расположенный недалеко от столицы. В президентской резиденции «Мирафлорес», оставались номинальные фигуры, которые в его отсутствие исполняли протокольные функции, принимали зарубежных послов, участвовали в заседаниях и т. п.

Идеологическую базу режима сформировала теория «демократического цезаризма», или «необходимого жандарма», созданная социологом Лауреано Вальенильей Лансом. Её ключевым элементом являлся тезис о неполноценности отдельных народов (в том числе и венесуэльского), их неспособности к самоуправлению. Из этого вытекала неизбежность появления сильного правителя — цезаря, который мог применять лучшие методы управления, предлагаемые демократией и автократией. Правление цезаря позиционировалось как единственный способ преодолеть в обществе анархию, установить мир и порядок, необходимые для социального прогресса.

Вторым ключевым постулатом теории «демократического цезаризма» был тезис, что на венесуэльской почве не может привиться чуждая её природе англосаксонская модель демократии. Стране надлежит избрать особый путь, с учетом её исторических особенностей.

В последние годы его ореол «отца нации» и «сильного лидера» приобрел для населения сакрально-зловещие черты. Он перестал появляться на публике, постоянно находясь в Маракае, его никто не видел, кроме родственников и ближайших доверенных лиц. Гражданам лишь «спускались» решения, которые они должны были беспрекословно выполнять.

В сфере экономики именно в годы его правления начались добыча, промышленная переработка и экспорт углеводородного сырья, приносившая хорошие дивиденды. Приняв во внимание опыт Мексики, испытавшей в сходной ситуации большие трудности, он обратился к представителям зарубежных нефтяных компаний с предложением представить варианты совместной разработки нефтяных месторождений, с тем чтобы выбрать из них наиболее выгодное. После консультаций с экспертами, сумел заключить такие соглашения, которые гарантировали соблюдение интересов Венесуэлы и позволили выполнить все её финансовые обязательства. К концу его правления Венесуэла стала единственной страной в мире, не имеющей никаких долгов, страна вышла на второе место в мире по добыче нефти. В то же время критики диктатора утверждали, что только на взятках за предоставление концессий он обогатился на 30 млн долларов. Также диктатор подвергался критике за то, что взаимоотношения, установившиеся между его режимом и иностранными монополиями, явно ущемляли интересы Венесуэлы. В отсутствии каких-либо ограничений правового характера для иностранцев доля государства в доходах от эксплуатации собственных природных богатств была очень мала, позволяя некоторым компаниям ежегодно получать до 100 % прибыли.

В социальной сфере диктатура Гомеса, несмотря на экономический рост, не привела к каким-либо позитивным изменениям. Жизненный и культурный уровень большинства граждан оставался крайне низким, к концу его правления 70 % детей и подростков были неграмотными и лишь 11 % посещали учебные заведения.

Несмотря на очевидные позитивные экономические результаты правления, венесульцы относились к диктатору негативно, и смерть Гомеса, последовавшая в 1935 г., вызвала всеобщее ликование. Венесуэльцы разгромили ряд правительственных зданий, редакций официальных газет и домов ближайших сподвижников Гомеса. В столице произошли столкновения между бесчинствующими толпами и полицией.

Образ в литературе

Висенте Гомес стал одним из прототипов главного героя романа Габриэля Гарсия Маркеса «Осень патриарха». Гомес также является персонажем романа венесуэльского писателе Артуро Услара Пьетрри «Заупокойная месса». Алегорически времена диктатуры изображенны в сказке венсуэльца Антонио Аррайса «Дядюшка Ягуар и дядюшка Кролик».

Ссылки

• [www.infoplease.com/ce6/people/A0821224.html Биография]
• www.biografiasyvidas.com/biografia/g/gomez_juan.htm

Отрывок, характеризующий Гомес, Хуан Висенте

– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.