Гомес де Альтамирано, Франсиско

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Франсиско Гомес де Альтамирано и де Элисондо
исп. Francisco Gómez de Altamirano y de Elizondo
Верховный правитель штата Сальвадор
15 ноября 1835 — 1 февраля 1836
Предшественник: Николас Эспинола
Преемник: Диего Вихиль
 
У этого человека испанская фамилия; здесь Гомес де Альтамирано — фамилия отца, а Элисондо — фамилия матери.

Франсиско Гомес де Альтамирано и де Элисондо (исп. Francisco Gómez de Altamirano y de Elizondo, 5 августа 1796 — май 1838) — центральноамериканский военный и политический деятель.



Биография

Родился в 1796 году в Картаго, его родителями был выходец из Испании Хосе Луис Гомес де Альтамирано-и-Гасо, и местная уроженка Бартоло де Элисондо. Ещё ребёнком он переехал в Метапан, впоследствии изучал право в Гватемале. Был избран в городской совет Метапана, во время революционных событий 1811 года официально осудил повстанцев, но втайне их поддержал.

Позднее переехал в Сан-Сальвадор, где также стал членом городского совета. Когда в 1822 году провинция Сан-Сальвадор провозгласила независимость — поддержал этот акт и принял участие в войне против Мексиканской империи, получил звание капитана.

В 1826 году был избран в Конгресс штата Сальвадор (который тогда входил в состав Федеративной Республики Центральной Америки), однако после начала гражданской войны вновь вступил в армию, воюя на стороне Франсиско Морасана; в 1827 году был тем, кто передал федеральному президенту Мануэлю Хосе Арсе сальвадорские условия мира.

15 ноября 1835 года Морасан сделал Гомеса де Альтамирано временным правителем штата Сальвадор. 1 февраля 1836 года он передал этот пост Диего Вихилю.

В мае 1838 года Франсиско Гомес де Альтамирано был убит на территории Гватемалы.


Напишите отзыв о статье "Гомес де Альтамирано, Франсиско"

Отрывок, характеризующий Гомес де Альтамирано, Франсиско

Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.