Гомиш да Кошта, Мануэл ди Оливейра

Мануэл ди Оливейра Гомиш да Кошта Manuel de Oliveira Gomes da Costa<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Португалии
19 июня 1926 года — 9 июля 1926 года
Предшественник:	Жозе Мендиш Кабесадаш Жуниор
Преемник:	Антониу Ошкар ди Фрагозу Кармона
Премьер-министр Португалии
19 июня 1926 года — 9 июля 1926 года
Предшественник:	Жозе Мендиш Кабесадаш Жуниор
Преемник:	Антониу Ошкар ди Фрагозу Кармона
и. о. военного министра Португалии
2 июня 1926 года — 17 июня 1926 года
Предшественник:	Жозе да Консейан Маскареньяш
Преемник:	Антониу Ошкар ди Фрагозу Кармона
и. о. министра внутренних дел Португалии
6 июля 1926 года — 9 июля 1926 года
Предшественник:	Антониу Клару
Преемник:	Жозе Рибейру Кастаньу
и. о. министра колоний Португалии
2 июня 1926 года — 17 июня 1926 года
Предшественник:	Эрнесту Мариа Виейра да Роша
Преемник:	Арманду Умберту да Гама Очоа
Министр сельского хозяйства Португалии
2 июня 1926 года — 3 июня 1926 года
Предшественник:	Антониу Алберту Торреш Гарсиа
Преемник:	Эзекиел ди Кампуш
Вероисповедание:	католик
Рождение:	14 января 1863(1863-01-14) Лиссабон, Португалия
Смерть:	17 декабря 1929(1929-12-17) (66 лет) Лиссабон, Португалия
Место погребения:	Лиссабон
Отец:	Карлуш Диаш да Кошта
Мать:	Мадалена ди Оливейра
Супруга:	Энриета Жулия ди Мира Годинью (с 1885 года)
Образование:	Военный колледж, Общевойсковое училище (Лиссабон, 1884)
Профессия:	офицер кавалерии
Военная служба
Звание:	лейтенант (1889), капитан колониальных войск (1893), капитан (1898), майор (1908), подполковник (1912), полковник (1914), генерал (1918), маршал (1926)
Командовал:	1-й и 16-й пехотные полки (1915—1917); 1-я бригада португальского экспедиционного корпуса во Франции (1917—1918); 4-я дивизия (1921—1922)
Награды:

Мануэл ди Оливейра Гомиш да Кошта (порт. Manuel de Oliveira Gomes da Costa) (14 января 1863 года, Лиссабон, Португалия, — 17 декабря 1929 года, Лиссабон, Португалия) — португальский политический и военный деятель, один из руководителей Национальной революции 1926 года, президент и премьер-министр Португальской республики в 1926 году.

Биография

Мануэл ди Оливейра Гомиш да Кошта родился 14 января 1863 года в столице Королевства Португалии Лиссабоне в семье младшего офицера (лейтенанта)крестьянского происхождения Карлуша Диаша да Кошты (род. 1833 г.) и его жены Мадалены ди Оливейры. У него были две младшие сестры Лукреция и Амалия. Всё детство Гомиш да Кошта провёл в отдалённых португальских колониях, где проходил службу его отец — на острове Восточный Тимор в водах Голландской Индии (ныне Индонезия), и в Макао, на побережье Китая. Он получил начальное образование в семинарии Святого Иосифа в Макао и в 1873 году, по достижении 10 лет, был отдан на обучение в Военный колледж.

Военная карьера в пехоте и финансовой гвардии

8 ноября 1880 года, по окончании Военного колледжа, Гомиш да Кошта добровольно вступил солдатом в 4-ю артиллерийскую роту и был принят на пехотные курсы Общевойскового училища (Военной школы), которое окончил в 1884 году, получив там звание сержанта 1-го класса и кандидата в аспиранты. Он был зачислен во 2-й батальон королевских стрелков и 9 января 1884 года получил звание алферса по должности. Гомиш да Кошта первоначально служил в 11-м пехотном полку, с 1 сентября 1884 года — в 1-м пехотном полку, с 31 января 1885 года снова в 11-м пехотном полку и в декабре 1885 года ему было присвоено звание алферса. 24 декабря 1885 года Гомиша да Кошту перевели в 24-й пехотный полк, где он с 3 февраля по июнь 1886 года прослужил адъютантом, а 4 сентября того же года направили в 23-й пехотный полк.

В 1887 — 1889 годах Гомиш да Кошта служил в финансовой гвардии (порт. Guarda Fiscal): С 26 ноября 1887 года в 1-м батальоне, где 7 ноября 1889 года получил звание лейтенанта пехоты, а затем, после короткого перевода в 13-й пехотный полк, во 2-м батальоне финансовой гвардии в качестве начальника поста в Эрисейре.

Служба в колониях

9 июня 1893 года лейтенант Гомиш да Кошта оставил службу в финансовой гвардии и 20 июня отправился на службу в Индийские колонии как адъютант генерал-губернатора Португальской Индии. В июле 1893 года ему было присвоено звание капитана колониальных войск. Отплыв из Лиссабона 6 августа капитан да Кошта 13 сентября прибыл к индийскому берегу, где ему предстояли прослужить почти три года. Он отличился военных операциях против индийских повстанцев и был назначен по совместительству администратором муниципалитета Гоа В 1895 году Гомиш да Кошта, который так же исполнял обязанности директора школу искусств и ремёсел, занял должность заместителя начальника штаба Главного командования операциями против повстанцев в португальских колониях в Индии и участвовал в бою при Гутуку. 19 марта 1895 года Гомиш да Кошта покинул Гоа и ненадолго вернулся в Лиссабон, но уже в сентябре отплыл в Мозамбик, где также отличился в завоевательных походах против империи Газа и подавлении сопротивления местных племён под руководством императора Нгунгиньяны, который был захвачен в плен. Продолжил служить в Мозамбике под командованием назначенного губернатором руководителя военных кампаний Жоакима Аугусту Моузинью ди Албукерке. В 1896 году Мануэл Гомиш да Кошта был назначен начальником штаба португальских вооружённых сил в Мозамбике. Он отличился в сражении у Маконтене 21 июля 1897 года. 20 января 1898 года Гомиш да Кошта получил звание капитана португальской армии. 23 марта 1898 года он был назначен командующим войсками и военной полицией мозамбикской провинции Газа (до 6 октября 1898 года), 2 июня 1899 года был направлен в провинцию Ньяса, где с 10 октября по 30 декабря 1899 года командовал оперативной колонной. 20 марта 1900 года Гомиш да Кошта был отозван в распоряжение Генерального штаба, в январе 1902 года получил назначение в 1-й стрелковый батальон и 3 февраля вновь был отправлен в короткую «комиссию» в Мозамбик. 25 мая 1903 года его комиссия закончилась и да Кошта короткое время служил в 16-м пехотном полку, пока в начале 1904 года его не отправили служить в Анголу. 16 февраля 1904 года он прибыл в Луанду, с 30 апреля занимал пост военного коменданта Уамбо, был начальником штаба оперативной колонны, действовавшей против народности овамбо. 5 июня 1905 года Гомиш да Кошта вернулся в Лиссабон и в сентябре получил назначение в 21-й пехотный полк. В декабре его перевели в 1-й королевский пехотный полк, а в мае 1906 года — во 2-й пехотный полк.

1 августа 1906 года Гомиш да Кошта в третий раз отплыл в Мозамбик, куда прибыл 27 августа, и 30 сентября был назначен командиром военного поста в районе Моссурул провинции Нампула. 31 августа 1907 года он был отозван в Португалию, но уже в феврале 1908 года, был в четвёртый раз направлен в Мозамбик, где 30 июня был назначен инспектором по вопросам туземного населения и подавлял сопротивление африканских племён в южных провинциях колонии. 29 января 1909 года да Коште было присвоено звание майора пехоты. Дослужившись до поста начальника кабинета генерал-губернатора Мозамбика, майор да Кошта 15 января за критику своего начальства переводится в Анголу, и 28 января 1912 года прибывает в Луанду, где 25 февраля назначается начальником штаба войск колонии. Но уже 18 июня генерал-губернатор Анголы генерал Ж.Нортон ди Матуш снимает его с этого поста. 27 июня да Кошту переводят инспектором на острова Кабо-Верде и 29 июня присваивают звание подполковника. 23 мая 1914 года на его отправляют начальником военной полиции на остров Сан-Томе, 20 июня присваивают звание полковника и 8 августа назначают начальником штаба колониальных войск провинции.

Военная карьера в Европе. Первая мировая война

30 декабря 1914 года полковник Гомиш да Кошта вернулся в Лиссабон и 17 февраля 1915 года принял командование 1-м пехотным полком, а 15 марта — 16-м пехотным полком. С 20 августа 1915 года по июнь 1916 года он инспектирует воинские части в Мозамбике, а 30 сентября 1916 года направляется в 10-й пехотный полк.

30 января 1917 года, после того как Португалия вступила в Первую мировую войну на стороне Антанты, полковник Гомиш да Кошта был назначен командиром 1-й бригады формировавшегося в Танкуше португальского экспедиционного корпуса (порт. Corpo Expedicionário Português, CEP) под командованием генерала Жозе Нортона ди Матуша. Корпус был переброшен во Францию, к линии фронта во Фландрии. 7 мая 1918 года Гомиш да Кошта был произведён в генералы по должности и награждён Орденом Башни и Меча. В этот период началось приобщение да Кошты к большой политике: в декабре 1917 года он вступил в Центристскую республиканскую партию Антониу Эгаша Мониша и 1 января 1918 года был принят президентом республики Сидониу Паишем, пришедшим к власти за три недели до этого в результате военного переворота. После этого Гомиш да Кошта был назначен командиром 2-й дивизии экспедиционного корпуса и 9 апреля 1918 года командовал войскам в ходе неудачного для португальцев сражения на реке Лисе. Несмотря на то, что португальские войска не смогли удержать позиции и понесли большие потери в ходе германского наступления, Гомиш да Кошта 8 мая 1918 года получил звание генерала по выслуге лет, а затем был награждён степенью Кавалера военного Ордена Башни и Меча и Военным крестом 1-го класса. 20 июня он сдал командование дивизией и был отозван в Португалию, а 22 июля заявил, что поражение на Лисе не заслоняет подвигов португальского солдата и является наиболее заметным военным достижением португальцев за последние 50 лет.

Несмотря на то, что военная кампания во Фландрии не принесла громких побед, она, вопреки всему, заметно подняла престиж Мануэла Гомиша да Кошты.

В оппозиции к Республике

Когда 5 октября 1910 года в Португалии произошла революция, свергшая монархию и установившая Первую республику, майор Мануэл Гомиш да Кошта находился в Мозамбике, где усмирял местные племена. В последующие годы Гомиш да Кошта не испытывал никаких симпатий к республиканскому режиму и открыто заявлял, что если бы он командовал правительственными войсками 5 октября 1910 года, то история Португалии была бы иной. Однако его, как и многих других видных военных, не уволили в отставку, оставили на должности в армии и продвигали по службе.

После возвращения в Португалию, в ноябре 1918 года генерала Гомиша да Кошту направили командующим военной экспедицией в Мозамбик, 28 июля 1919 года вновь отозвали в метрополию, назначив на должность председателя экзаменационного жюри по производству в майоры офицеров колониальных войск, а 14 мая 1921 года Гомиш да Кошта был назначен командиром 4-й дивизии в Эворе. Он всё активнее приобщался к политике, примкнув в 1920 году к объединившему монархистов и правых республиканцев движению Национальный крестовый поход Нуну Алвариша, а в 1921 году безуспешно баллотировался в парламент от Партии реформ. Генерал резко критиковал республиканский режим и правительство Демократической партии, публикуя статьи в изданиях «Seara Nova», «Opinião», «Jornal da Madeira» и других. 26 ноября 1921 года Гомиш да Кошта был снят с должности командира дивизии и отсидел 20 дней в тюрьме за критику военного министра. В июне 1922 года он возглавлял комиссию по сбору средств на знак Орденов Башни и Меча авиаторам Карлушу Гагу Коутинью и Артуру ди Сакадура Кабралу. Правительство, устав от политических заявлений и заговорщицкой деятельности генерала, 27 сентября 1922 года направило его в качестве военного инспектора в Макао (до 27 сентября 1923 года) и Португальскую Индию (20 октября 1923 года — 17 апреля 1924 года. Вернувшись в мае 1924 года в Португалию, он активно включился в политику и поддержал Республиканскую радикальную партию Кунья Леала, находившуюся в оппозиции режиму Демократической партии. Генерал да Кошта занимал второстепенные должности, входя в состав наградной комиссии по изучению апелляций относительно наград в период Первой мировой войны и комиссии по рассмотрению проблем низовых подразделений колониальной армии. В 1925 году он был назначен председателем Комиссии по рассмотрению прошений капитанов колониальных войск, претендующих на звание майора.

Тем временем экономическое положение Португалии ухудшалось, росли инфляция и внешний долг. Кризис усугублялся политической нестабильностью, частой сменой правительств и доминированием в условиях парламентской системы Демократической партии. 26 мая 1926 года Мануэл Гомиш да Кошта установил связь с заговорщиками, планировавшими свержение режима Демократической партии. Так как тяжело заболел готовившийся в лидеры вооружённого выступления генерал Жозе Аугусту Алвиш Рокадаш, Гомиш да Кошта по предложению генерала Жоау Синела ди Кордиша согласился возглавить движение.

«Национальная революция» 1926 года

28 мая 1926 года в городе Брага на севере страны генерал Мануэл Гомиш да Кошта, опираясь на командиров местного гарнизона, провозгласил начало «Национальной революции» («Revolução Nacional»). Он издал прокламацию с призывом восстать против «невыносимого положения страны» и «отжившей свой век парламентской системы» и выступил в направлении столицы. Его призыв нашёл отклик по всей стране, но в Лиссабоне власть уже захватили республиканцы во главе с капитаном флота Жозе Мендишем Кабесадашем. 31 мая в Порту Гомиш да Кошта заявил, что правительство Мендиша Кабесадаша более не пользуется доверием вооружённых сил и отдал армии приказ идти на Лиссабон. Он получил поддержку большинства воинских частей страны, генерал Антониу Ошкар Кармона двинул на столицу из Эворы 4-ю дивизию. 1 июня в Коимбре прошла первая встреча разных фракций движения, свергшего режим Демократической партии. Там под давлением консервативной военной группировки Синела ди Кордиша был сформирован правящий триумвират в составе капитана Жозе Мендиша Кабесадаша, генерала Гомиша да Кошты и Арманду Гама Очоа. Однако Гомиш стал настаивать на замене Очоа Кармоной. 3 июня произошла вторая встреча («Конференция в Сакавене») под Лиссабоном и был сформирован второй триумвират: Мендиш Кабесадаш, Гомиш да Кошта и Ошкар Кармона. В тот же день он был назначен военным министром и министром колоний. 6 июня Мануэл Гомиш да Кошта верхом на коне триумфально вступил в Лиссабон во главе 15 000 военных и своих сторонников их всех частей Португалии. Но Мендишу Кабесадошу ещё оставались верны силы в Траз-уж-Монтиш и в Алгарве.

Программа Гомиша да Кошты

14 июня 1926 года Гомиш да Кошта представил в Совет министров Португалии свою программу радикальных преобразований и нового устройства португальского общества. Она предусматривала восстановление общественного порядка («ordem pública»), расширение полномочий президента, административную децентрализацию, корпоративную организацию экономики и её защиту от иностранной конкуренции, сильную государственную поддержку национального предпринимательства (национального труда — «trabalho nacional»), пересмотр семейного права, восстановление роли религии и реформу школьного образования. Часть идей были подсказаны ему сторонниками т. н. «лузитанского интегрализма» и впоследствии легли в основу «Нового государства», однако в тот день программа была отвергнута.

Президент Португалии

17 июня 1926 года Гомиш да Кошта отдал из Сакавена приказ армии выступить против Мениша Кабесадаша и предъявил ему ультиматум с требованием уйти в отставку. Мендиш Кабесадаш был вынужден согласиться, и его отставка была официально оформлена 19 июня. 17 июня провозглашенный президентом Мануэл Гомиш да Кошта как глава кабинета сформировал новое правительство, в котором первые дни временно замещал несколько министерских постов.

Правительство Мануэла Гомиша на Кошты (17 июня — 9 июля 1926 года)

• Председатель правительства — Мануэл ди Оливейра Гомиш да Кошта;
• Министр иностранных дел — Мартинью Нобре ди Мелу;
• Министр внутренних дел — Антониу Жозе Клару (с 18 июня);
• Министр юстиции — Мануэл Родригиш Жуниор;
• Военный министр — Мануэл ди Оливейра Гомиш да Кошта;
• Министр финансов — Фиорентину да Камара ди Мелу Кабрал (с 19 июня);
• Министр торговли и коммуникаций — Абилиу Аугусту Валдес ди Пассуш э Соуса
• Министр колоний — Жоау ди Алмейда;
• Министр сельского хозяйства — Фелисберту Алвиш Педрозу;
• Министр народного образования — Артур Рикарду Жоржи;
• Министр морского флота — Жайме Афлейксу.

Деятельность правительства и конфликт с Кармоной

21 июня по инициативе Ролана Прету начала выходить газета «Национальная революция», а на следующий день, 22 июня была явочным порядком введена цензура печати. С 24 июня все издания в стране начали выходить с пометкой «Этот номер просмотрен Комиссией по цензуре». 29 июня декретом № 11.789 генерал Гомиш да Кошта был утверждён президентом Португалии по уполномочию правительства, а не как избранный президент. 5 июля декретом № 11.839 была узаконена уже введённая цензура печати. Она сохранялась в Португалии 48 лет и была отменена в 1974 году, в первый день «Революции гвоздик».

Однако у Гомиша да Кошты нашёлся более серьёзный соперник, чем Мендиш Кабесадаш, и правление генерала оказалось недолгим. 6 июля на заседании Совета министров Мануэл Гомиш да Кошта обязал министра юстиции и культов Родригиша Жуниора принять подготовленные представителем церкви поправки к декрету о религии. Против этого требования выступила группа влиятельных министров, которых называли «синелистами» — Ошкар Кармона,Гама Очоа и Антониу Клару. В ответ Гомиш да Кошта 7 июля отправил их в отставку. Новым министром иностранных дел он назначил Мартину Набре ди Мелу, а министром колоний полковника Жоао ди Алмейду. Однако все остальные министры (кроме Филумену да Камара) заявили о солидарности с Кармоной.

Падение

Ночью на 8 июля во дворец «Белен» явились генерал Синел ди Кордиш и полковник Раул Эштевиш в сопровождении военного губернатора Лиссабона и командующего Национальной республиканской гвардией. Они предложили Мануэлу Гомишу да Коште отозвать отставку министров, оставить пост главы правительства, но остаться на посту президента, утратив реальную власть, но получив гарантии. Мануэл Гомиш да Кошта не принял этих предложений. На рассвете 9 июля он был объявлен низложенным (декрет № 11.866) и арестован во дворце «Белен». Генерала отправили в тюрьму форта Кашиас, затем перевели во дворец цитадели Кашкайша. 11 июля генерала Мануэла Гомиша да Кошту отправили на Азорские острова, в Ангра-ду-Эроишму, чтобы не дать противникам Кармоны объединиться и сделать его своим знаменем. 30 сентября 1926 года Кармона присвоил Мануэлу Гомишу да Кошту звание маршала (декрет № 12 397), а в октябре 1926 года тот был направлен на жительство в Понта-Делгада. Через год ситуация в стране стабилизировалась, а здоровье маршала ухудшалось и в сентябре 1927 года Кармона, не желая невольно сделать из него мученика, умершего в изгнании, позволил Гомишу да Коште вернуться на континент. В ноябре 1927 года маршал вернулся в Лиссабон. В феврале 1928 года он выехал за границу, в Рим, где в марте присутствовал на похоронах маршала Армандо Диаза. Когда Гомиш да Кошта вернулся в Лиссабон, профессор университета Коимбры Антониу Салазар, назначенный министром финансов, посещал больного маршала и не раз подолгу беседовал с ним. Их взгляды были очень близки, и многое из правительственной программы 1926 года было использовано Салазаром в будущем, при строительстве корпоративной республики.

Мануэл ди Оливейра Гомиш да Кошта скончался 17 декабря 1929 года в Лиссабоне в бедности и отчаянии.

Награды

• Кавалер ордена Башни и Меча (Grande Oficial da Ordem da Torre e Espada) — 1918.

Частная жизнь

Мануэл ди Оливейра Гомиш да Кошта женился 15 мая 1885 года на Энриете Жулии ди Мира Годинью (Henriqueta Júlia de Mira Godinho, род. 30 июля 1863 года). У них был сын Карлуш Гомиш да Кошта, дочери Мария Мануэла Мира Годинью Гомиш да Кошта и Эстела Энриета ди Мира Годинью Гомиш да Кошта (р. 1890), которая вышла замуж за губернатора Португальской Индии Педру Франсишку Массану ди Аморим.

Сочинения

• Gaza, Lisboa, 1899.
• A Grande Batalha do CEP: A Batalha do Lis (9 de Abril de 1918), 1919, Lisboa.
• Soldados de Portugal!, Macau, 1923.
• Portugal na Guerra: A Guerra nas Colónias (1914—1918), Lisboa, 1925.
• Descobrimentos e Conquistas, 2 volumes, Lisboa, 1927—1929.
• Memórias, Lisboa, 1930.
• A Revolta de Goa e a Campanha de 1895/1896, Lisboa, 1939.

Память

27 мая 1940 года в Браге был открыт памятник маршалу Мануэлу Гомишу да Коште. Его имя теперь присутствует в топонимике 17 городов и населённых пунктов Португалии, в том числе Лиссабона, Лейрии, Сакавена, Грандолы, Эворы и др..

Ссылки

• [www.museu.presidencia.pt/presidentes_rep.php?id=101 Gomes da Costa] (португальский). Museu da Presidência da República. Проверено 12 марта 2012. [www.webcitation.org/67vAlbtS4 Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• [www.primeirarepublica.org/portal/index.php?option=com_content&view=article&id=709:costa-manuel-oliveira-gomes-da-1863-1929&catid=15:biografias&Itemid=14 COSTA, Manuel Oliveira Gomes da (1863-1929)] (португальский). Centro de Documentação e Estudos sobre Republicanismo. Проверено 3 февраля 2012. [www.webcitation.org/67vAmZF3m Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Гомиш да Кошта, Мануэл ди Оливейра

На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.