Гомстед-акт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Гомстед-акт (англ. Homestead Act) — федеральный закон США, разрешивший передачу в собственность гражданам США незанятых земель на западе США. Название закона образовано от понятия гомстед (англ. homestead — фермерский участок-усадьба, земельный надел из фонда свободных земель на Западе США).





История вопроса

В середине XIX века в США начался масштабный переезд на свободные земли Среднего Запада, Великих равнин и Тихоокеанского побережья, получивший название гомстедское движение. Начало движения относят к 1830-м годам, когда либералы поддержали требования о бесплатной передаче переселенцам земельных участков по трудовой норме (гомстедов) из фонда общественных земель. В 1848 году фрисойлеры включили это требование в программу своей партии. Однако противниками гомстедов выступили промышленники, опасавшиеся дефицита рабочих рук, и рабовладельцы, стремившиеся расширить свои владения за счёт земель на Западе.

После победы Республиканской партии и её кандидата Авраама Линкольна на президентских выборах 1860 года были предприняты практические шаги к юридическим вопросам. В ходе Гражданской войны 20 мая 1862 года был принят Гомстед-акт, согласно которому каждый гражданин США, достигший 21 года и не воевавший на стороне Юга против Севера, мог получить из земель общественного фонда участок земли не более 160 акров (65 гектаров) после уплаты регистрационного сбора в 10 долларов. Закон вступил в силу 1 января 1863 года. Поселенец, приступивший к обработке земли и начавший возводить на ней строения, получал бесплатно право собственности на эту землю по истечении 5 лет. Участок мог быть приобретён в собственность и досрочно, при уплате 1,25 доллара за акр. По Гомстед-акту в США было роздано около 2 миллионов гомстедов общей площадью около 285 миллионов акров (115 миллионов гектаров), что составляет около 12 % территории страны. На основе этого закона участки также раздавались в ходе Земельных Гонок (когда спрос на них превышал предложение).

Текст Гомстед-акта

Акт, обеспечивающий земельными участками тех лиц, которые действительно селятся на государственных землях и обрабатывают их.

  • Раздел I. Да будет постановлено, что любой человек, являющийся главой семьи, который прибыл в страну в возрасте 21 года и является гражданином Соединенных Штатов или заполнил декларацию-заявление о своем намерении стать таковым согласно законам натурализации США и который никогда не поднимал оружия против правительства США и не оказывал помощи его врагам, получает начиная с 1 января 1863 г. право вступить во владение одной четвертью секции или меньше общественной земли, не находящейся в чьем-либо владении, на которую указанное лицо может заполнить требование на покупку или которая к моменту заполнения требования подлежит продаже по цене 1 доллар 25 центов за акр или меньше; или 80 акров и меньше такой не имеющей хозяина земли по 2 доллара и 50 центов за акр, которая должна представлять собой единый участок земли и в соответствии с законами о государственной земле быть размежеванной.

При этом любой человек, владеющий землей или поселившийся на ней, может, согласно этому закону, занимать другие участки, расположенные рядом с его или её участком так, чтобы общая площадь земельного участка не превышала 160 акров.

  • Раздел II. Лицо, желающее купить землю, согласно этому закону, должно после подачи заявления в земельное управление представить письменное показание под присягой о том, что он или она являются главой семьи, что ему или ей 21 год или больше, что он служил в армии США или во флоте, что он никогда не поднимал оружия против правительства США, не оказывал помощь или поддержку его врагам, и что такое заявление подается для пользования землей только им или ею, и что указанная покупка делается с целью действительного поселения на земле и обработки её, а не использования её прямо или косвенно для выгоды другого лица или лиц. После заполнения такого показания и уплаты 10 долларов ему или ей разрешается вступить во владение обусловленным количеством земли при условии, однако, что соответствующее удостоверение выдается лишь по истечении пяти лет с момента вступления во владение. И если по истечении указанного срока или в любое время в течение двух последующих лет лицо, вступившее во владение, или в случае его смерти его вдова, или в случае её смерти его наследники, или, в случае если вдова вступит во владение, её наследники после её смерти докажут свидетельскими показаниями двух достойных доверия лиц, что он, она или они жили и обрабатывали данную землю в течение пяти лет, последовавших немедленно за подачей вышеуказанного заявления, и заверят, что никакая часть означенной земли не была отчуждена и что он соблюдал верность правительству Соединенных Штатов, тогда он, она или они, если они к этому времени будут состоять в гражданстве США, будут иметь право на свидетельство, как и в других случаях, предусмотренных законом, и при условии, далее, что в случае смерти обоих родителей, оставивших ребёнка или детей моложе 21 года, право и вступительный взнос идут в пользу указанного ребёнка или детей и их опекун или душеприказчик имеет право в любой момент в течение двух лет после смерти родителей и в соответствии с законами штата, в котором такие дети постоянно проживают, продать упомянутую землю для блага указанных детей, но не для других целей, и покупатель с этой покупкой приобретает звание и получает от Соединенных Штатов право на свидетельство об уплате сборов и внесении обусловленной здесь суммы денег.

Остановка программы

«Гомстед» был остановлен в 1976 году, за исключением территории Аляски, где он продолжался до 1986 года.

Мемориал «Гомстед»

Согласно легенде, первый гомстед был зарегистрирован на имя Дэна Фримена через десять минут после полуночи 1 января 1863 года в земельном управлении города Браунсвилла (Небраска). В 1936 году земельный участок Фримена, который находится на юго-востоке Небраски, к западу от города Биатрис, стал американским национальным мемориалом «Гомстед» (Homestead National Monument of America) в память о трудностях, которые довелось испытать переселенцам на неосвоенных землях. На территории мемориала находятся небольшой музей, бревенчатая хижина (1867), здание школы (1871), могилы фермера и его жены.

Напишите отзыв о статье "Гомстед-акт"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Гомстед-акт

– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.