Гонкуровская академия

Гонкуровская академия — литературное общество, основанное в 1900 году по завещанию Эдмона де Гонкура, составленному в 1896-м, в котором он присоединялся к пожеланию своего умершего ранее брата Жюля.

Гонкуровская академия ежегодно вручает премию за «творческое открытие в прозе, появившейся в этом году», каждому члену общества должно быть предоставлено равное вознаграждение.

Осуществление воли Гонкуров, порученное ими Альфонсу Доде и Леону Эннику (франц.), встретило враждебное отношение их семьи и привело к юридическим баталиям, продолжавшимся до 1 марта 1900 года и настолько задержавшим учреждение нового литературного общества, что оно было оформлено окончательно только в 1900 году, а первая премия была вручена Гонкуровской академией только в 1903-м.

Смерть Альфонса Доде в 1897 году помешала ему занять одно из мест в академии, так что оно перешло к его сыну Леону Доде, тогда как другое досталось Леону Эннику.

Члены Гонкуровской академии собираются на ежемесячном обеде (первый вторник каждого месяца, кроме августа) в ресторане Друан в Париже.

Современные члены Гонкуровской академии

• Эдмонда Шарль-Ру, избрана 13 сентября 1983, с февраля 2002 года по декабрь 2013 — президент академии
• Дидье Декуэн (франц.), избран в 1995
• Франсуаза Шандернагор, избрана в июне 1995
• Бернар Пиво, избран 5 октября 2004, с 7 января 2014 года — президент академии
• Тахар Бен Желлун (франц.), избран 6 мая 2008
• Патрик Рамбо, избран 6 мая 2008
• Режи Дебре, избран в 2011
• Филипп Клодель, избран в 2012
• Пьер Ассулин, избран в 2012

Список членов Гонкуровской академии по кувертам

Первый куверт

• 1900—1942 — Леон Доде
• 1942—1944 — Жан де ля Варанд (франц.)
• 1944—1954 — Колетт
• 1954—1970 — Жан Жионо
• 1971—1977 — Бернар Клавель
• 1977—2004 — Андре Стиль
• с 2004 — Бернар Пиво

Второй куверт

• 1900—1907 — Жорис-Карл Гюисманс
• 1907—1910 — Жюль Ренар
• 1910—1917 — Жюдит Готье
• 1918—1924 — Анри Сеар (франц.)
• 1924—1939 — Поль Невё (франц.)
• 1939—1948 — Саша Гитри
• 1949—1983 — Арман Салакру
• с 1983 — Эдмонда Шарль-Ру

Третий куверт

• 1900—1917 — Октав Мирбо
• 1917—1947 — Жан Ажальбер
• 1947—1973 — Александр Арну (франц.)
• 1973—1995 — Жан Кероль (франц.)
• с 1995 — Дидье Декуэн

Четвёртый куверт

• 1900—1940 — Жозеф Рони (старший)
• 1940—1942 — Пьер Шампьон (франц.)
• 1943—1971 — Андре Бийи (франц.)
• 1971—2012 — Робер Сабатье

Пятый куверт

• 1900—1948 — Жозеф Рони (младший)
• 1948—1967 — Жерар Боэ (франц.)
• 1967—1968 — Луи Арагон
• 1969—1983 — Арман Лану
• 1983—2008 — Даниэль Буланже
• с 2008 — Патрик Рамбо

Шестой куверт

• 1900—1935 — Леон Энник
• 1936—1950 — Лео Ларжье (франц.)
• 1951—1977 — Ремон Кено
• 1977—2008 — Франсуа Нурисье
• с 2008 — Тахар Бен Желлун (франц.)

Седьмой куверт

• 1900—1918 — Поль Маргерит
• 1919—1923 — Эмиль Бержера (франц.)
• 1924—1937 — Рауль Поншон (франц.)
• 1938—1948 — Рене Бенжамен
• 1949—1971 — Филипп Эриа
• 1972—2011 — Мишель Турнье
• с 2011 — Режи Дебре

Восьмой куверт

• 1900—1926 — Гюстав Жеффруа (франц.)
• 1926—1929 — Жорж Куртелин
• 1929—1973 — Ролан Доржелес (франц.)
• 1973—1995 — Эммануэль Роблес (франц.)
• с 1995 — Франсуаза Шандернагор

Девятый куверт

• 1900—1925 — Элемир Бурж (франц.)
• 1926—1937 — Гастон Шеро (франц.)
• 1937—1958 — Франсис Карко (франц.)
• 1958—1996 — Эрве Базен
• 1996—2011 — Хорхе Семпрун
• с 2012 — Филипп Клодель

Десятый куверт

• 1900—1949 — Люсьен Декав (франц.)
• 1950—1970 — Пьер Мак-Орлан
• 1970—2011 — Франсуаза Малле-Жорис
• с 2012 — Пьер Ассулин

Отрывок, характеризующий Гонкуровская академия

– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.