Гонсалес, Матиас

Матиас Гонсалес
Общая информация
Родился	6 августа 1925(1925-08-06) Монтевидео, Уругвай
Умер	12 мая 1984(1984-05-12) (58 лет) Монтевидео, Уругвай
Гражданство	Уругвай
Рост	180 см
Вес	74 кг
Позиция	Защитник
Карьера
Клубная карьера*
1945—1960	Серро
Национальная сборная**
1949—1956	Уругвай	30 (0)
Международные медали
Чемпионаты мира
Золото	Бразилия 1950
Чемпионаты Южной Америки
Бронза	Лима 1953
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Матиас Гонсалес (исп. Matías González; 6 августа 1925 года — 12 мая 1984 года) — уругвайский футболист, защитник. Чемпион мира 1950 года.

Биография

На протяжении всей карьеры игрока выступал за клуб «Серро» из Монтевидео. Он также провёл 30 матчей за сборную Уругвая, с 1949 по 1956 год. В 1950 году со своей сборной он стал чемпионом мира по футболу. На победном чемпионате был одним из трёх представителей своего клуба. Но если нападающий Рубен Моран сыграл только в одном, решающем, матче против Бразилии, а защитник Эктор Вильчес так и остался в запасе по ходу турнира, то Матиас Гонсалес играл абсолютно во всех матчах сборной и был одним из ключевых игроков в обороне сборной Уругвая.

Принимал участие в трёх чемпионатах Южной Америки — в 1949, 1953, 1955 годах. Обладатель бронзовых медалей этого турнира в 1953 году.

Достижения

• Чемпион мира (1): 1950
  • Бронзовый призёр чемпионата Южной Америки (1): 1953

Ссылки

• [www.rsssf.com/miscellaneous/wcwinners.html Состав сборной]  (англ.)
• [www.rsssf.com/miscellaneous/uru-recintlp.html Игроки сборной Уругвая]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Гонсалес, Матиас

На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.