Гонсалес, Панчо

Панчо Гонсалес
Место рождения	Лос-Анджелес, США
Место смерти	Лас-Вегас, США
Рост	188 см
Вес	82 кг
Рабочая рука	правая
Призовые, долл.	911 058
Одиночный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия	4-й круг (1969)
Франция	1/2 финала (1949, 1968)
Уимблдон	4-й круг (1949, 1969)
США	победа (1948, 1949)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия	3-й круг (1969)
Франция	победа (1949)
Уимблдон	победа (1949)
США	1/4 финала (1970)
Завершил выступления

Рика́рдо Ало́нсо (Ри́чард) Гонса́лес (англ. Ricardo Alonzo (Richard) Gonzáles, больше известен как Па́нчо Гонсалес, англ. Pancho Gonzales; 9 мая 1928, Лос-Анджелес — 3 июля 1995, Лас-Вегас) — американский теннисист.

• В статусе любителя — четырёхкратный победитель турниров Большого шлема в одиночном и мужском парном разрядах и обладатель Кубка Дэвиса 1949 года в составе сборной США.
• В статусе профессионала — восьмикратный чемпион США среди профессионалов и четырёхкратный чемпион Уэмбли.
• Член Международного зала теннисной славы с 1968 года.

Личная жизнь

Рикардо Алонсо Гонсалес родился в Лос-Анджелесе в семье мексиканских иммигрантов. Рикардо был старшим из семи детей.

В 14 лет Рикардо бросил школу, чтобы заниматься теннисом, но парадоксальным образом это привело к его отстранению от значительной части юношеских турниров. Вскоре он попался на квартирных кражах и провёл год в колонии для несовершеннолетних. Решением Теннисной Ассоциации Южной Калифорнии он был отстранён от участия в любых теннисных турнирах. Отслужив два года во флоте, он, однако, нашёл в себе силы вернуться в спорт.

В 1948 году Гонсалес женился на Генриетте Педрин. Этот брак стал первым из шести за его жизнь, причём дважды он женился на Мэйделин Дэрроу, а последней его женой стала Рита Агасси, сестра Андре Агасси. На Рите Агасси Гонсалес женился в 55 лет, в марте 1984 года, и развёлся с ней в 1989 году. В общей сложности у него было восемь детей, старший из которых, Ричард, тоже играл в теннис.

В 1994 году у Гонсалеса был диагностирован рак. Опухоли были обнаружены в желудке, пищеводе, челюсти и мозгу. Он умер в следующем году, наблюдая по телевизору за трансляцией с Уимблдонского турнира. Его похороны оплатил Андре Агасси.

Спортивная карьера

Любительская карьера

В 12 лет Рикардо получил в качестве рождественского подарка теннисную ракетку ценой в полдоллара. Он тренировался самостоятельно, и в 1943 году победил на юношеском чемпионате Южной Калифорнии в возрастной категории до 15 лет. После этого он должен был принять участие в национальном первенстве, но из-за того, что он бросил школу ради занятий теннисом, вместо него послали другого игрока.

В 1947 году, по окончании военной службы, Гонсалес возвращается в теннис. В это время ему было предложено выступать за Мексику, но он отклонил это предложение, не желая терять американское гражданство.

Уже на следующий год он, будучи посеянным под семнадцатым номером, неожиданно стал чемпионом США, а в 1949 году повторил этот успех. В 1949 году он также завоевал два титула в мужском парном разряде на чемпионате Франции и Уимблдонском турнире, а в составе сборной США выиграл Кубок Дэвиса.

Несмотря на ранние победы в чемпионате США, в этот период игра Гонсалеса отличалась нестабильностью. Он рано выбыл из борьбы в Уимблдонском турнире 1949 года, а в небольших турнирах проигрывал соперникам намного ниже себя по классу. В результате в газетах его называли «фальшивым чемпионом» (англ. cheese champion, буквально: сырный чемпион). Другие игроки прозвали его в шутку «Горгонзалес» (по сорту сыра горгонзола), и это прозвище, сокращённое до «Горго», осталось за ним на протяжении всей дальнейшей карьеры.

Профессиональная карьера

В конце 1949 года по совету Бобби Риггса Гонсалес перешёл в профессиональный теннис, подписав контракт на сумму в 75 тысяч долларов. Старт профессиональной карьеры оказался не слишком удачным: Гонсалес в ранге «претендента» принял участие в мировом турне с признанным лидером профессионального тенниса Джеком Креймером и проиграл ему с общим счётом 27-96. После этого Гонсалес на несколько лет выпал из мировых турне, но продолжал играть в коротких турах и отдельных турнирах, набираясь опыта, и уже в 1950 году выиграл свой первый крупный профессиональный турнир — чемпионат Уэмбли в Лондоне. Он выиграл этот турнир ещё два раза подряд, причём в 1952 году взял в финале верх над стареющим Креймером. В эти два года он также уступил в финале профессионального чемпионата США Панчо Сегуре.

С 1953 года началась эпоха господства Гонсалеса в американском и мировом профессиональном теннисе. Он семь раз подряд побеждал на профессиональном первенстве США: первую свою победу он одержал над звездой довоенного тенниса Доном Баджем, а затем три раза побеждал Сегуру и дважды австралийца Лью Хоуда. Он ещё по два раза сыграл в финалах чемпионата Уэмбли и профессиональном чемпионате Франции, хотя победы добился только один раз. С 1954 по 1960 год он неизменно выходил победителем мировых турне, в которых его соперниками были, среди прочих, Тони Траберт, Фрэнк Седжмен, Хоуд и Кен Розуолл.

В 1961 году, после того как истёк срок семилетнего контракта с Креймером, Панчо объявил об окончании карьеры, но вскоре вернулся. В 1963 году он был приглашён тренировать сборную США и довёл её до финала Кубка Дэвиса. Он проводил много времени, тренируя молодых игроков, таких, как Артур Эш, Клифф Ричи, Чарли Пасарелл и Деннис Ралстон, впоследствии входивших в элиту мирового тенниса.

В 1964 году Гонсалес в последний раз дошёл до финала профессионального чемпионата США, но и в дальнейшем оставался серьёзным соперником для более молодых теннисистов. На первом Открытом чемпионате Франции, куда в 1968 году были допущены и любители и профессионалы, он дошёл до полуфинала. В том же году, за пять лет до конца активной карьеры, его имя было внесено в списки Зала теннисной славы в Ньюпорте. В первом круге Уимблдонского турнира 1969 года он победил своего ученика Чарли Пасарелла в марафонском пятисетовом поединке, закончившемся со счётом 22-24, 1-6, 16-14, 6-3, 11-9, отыграв по ходу семь матч-болов, а в 1970 году, в сорок два года, дошёл до четвертьфинала Открытого чемпионата США в паре с Джимми Коннорсом. В 1972 году он выиграл турнир Гран-при в Де-Мойне, став в 43 года и 9 месяцев самым старым победителем турниров под эгидой Ассоциации теннисистов-профессионалов (АТР). Этот рекорд так и не был побит за последующие четыре десятилетия.

С 1970 по 1985 год Гонсалес возглавлял теннисный центр отеля-люкс «Ceasars Palace» в Лас-Вегасе.

Стиль игры

Отличительной чертой игрового стиля Панчо Гонсалеса была мощная и точная подача, после которой следовал быстрый выход к сетке. Его отточенная подача служила образцом для теннисных тренеров следующих поколений. Зрители восхищались им, его удары спортивные журналисты сравнивали с музыкой и поэзией. В его биографии в журнале «Sports Illustrated» цитируется Гасси Моран, звезда женского тенниса 1940-х годов, по словам которой наблюдать за игрой Гонсалеса было равносильно наблюдению за богом, обходящим дозором свой личный рай. Тот же журнал поставил Гонсалеса на шестое место в списке величайших теннисистов всех времён, а теннисный историк и статистик Бад Коллинз включил его в свой список пяти звёзд мужского тенниса. Джек Креймер в своей автобиографии, вышедшей в 1979 году, называет Гонсалеса одним из лучших мастеров первой подачи и игры с полулёта в истории.

Однако игровой талант сочетался с несносным поведением как на корте, так и за его пределами. Поражения в начале профессиональной карьеры изменили характер Гонсалеса: из беззаботного оптимиста он превратился в «одинокого волка» — озлобленного, вечно недовольного человека, приходящего в ярость при поражениях. Проиграв даже близким друзьям, он мог не разговаривать с ними месяцами. Его споры с судьями на корте доходили до рукоприкладства. Особую неприязнь вызывал у него менеджер профессиональных турне Креймер, проводивший политику, согласно которой для привлечения перспективных новичков с ними заключались контракты на большие суммы, чем с признанными фаворитами, в числе которых был и сам Гонсалес. Соперники, которых он выводил из себя, останаливая игру, чтобы попозировать перед фотографами, отвечали ему взаимностью. В дальнейшем неумение ладить с людьми стоило ему контракта с фирмой спортивного инвентаря «Spalding», чью продукцию он рекламировал, а потом работы в спортцентре отеля «Ceasars Palace».

Участие в финалах турниров Большого шлема (4)

Одиночный разряд (2)

Победы (2)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1948	Чемпионат США	Эрик Стёрджесс	6-2, 6-3, 14-12
1949	Чемпионат США (2)	Тед Шрёдер	16-18, 2-6, 6-1, 6-2, 6-4

Мужской парный разряд (2)

Победы (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1949	Чемпионат Франции	Фрэнк Паркер	Эрик Стёрджесс Юстас Фаннин	6-3, 8-6, 5-7, 6-3
1949	Уимблдонский турнир	Фрэнк Паркер	Гарднар Маллой Тед Шрёдер	6-4, 6-4, 6-2

Участие в финалах турниров «профессионального Большого шлема»

Одиночный разряд

Результат	Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
Победа	1950	Чемпионат Уэмбли	Уэлби ван Хорн	6-3, 6-3, 6-2
Победа	1951	Чемпионат Уэмбли	Панчо Сегура	6-2, 6-2, 2-6, 6-4
Поражение	1951	Чемпионат США	Панчо Сегура	круговой турнир
Победа	1952	Чемпионат Уэмбли	Джек Креймер	3-6, 3-6, 6-2, 6-4, 7-5
Поражение	1952	Чемпионат США	Панчо Сегура	6-3, 4-6, 6-3, 4-6, 0-6
Поражение	1953	Чемпионат Уэмбли	Фрэнк Седжмен	1-6, 2-6, 2-6
Победа	1953	Чемпионат США	Дон Бадж	4-6, 6-4, 7-5, 6-2
Победа	1954	Чемпионат США	Фрэнк Седжмен	6-3, 9-7, 3-6, 6-2
Победа	1955	Чемпионат США	Панчо Сегура	21-16, 19-21, 21-8, 20-22, 21-19
Поражение	1956	Чемпионат Франции	Тони Траберт	3-6, 6-4, 7-5, 6-8, 2-6
Победа	1956	Чемпионат США	Панчо Сегура	21-15, 13-21, 21-14, 22-20
Победа	1956	Чемпионат Уэмбли	Фрэнк Седжмен	4-6, 11-9, 11-9, 9-7
Победа	1957	Чемпионат США	Панчо Сегура	6-3, 3-6, 7-5, 6-1
Победа	1958	Чемпионат США	Лью Хоуд	3-6, 4-6, 14-12, 6-1, 6-4
Победа	1959	Чемпионат США	Лью Хоуд	6-4, 6-2, 6-4
Поражение	1961	Чемпионат Франции	Кен Розуолл	6-2, 4-6, 3-6, 6-8
Победа	1961	Чемпионат США	Фрэнк Седжмен	6-3, 7-5
Поражение	1964	Чемпионат США	Род Лейвер	6-4, 3-6, 5-7, 4-6

Статистика участия в центральных турнирах за карьеру в одиночном разряде

Турнир	1947	1948	1949	1950	1951	1952	1953	1954	1955	1956	1957	1958	1959	1960	1961	1962	1963	1964	1965	1966	1967	1968	1969	1970	1971	1972	1973	Итого	В/П за карьеру
Большой шлем
(Открытый) чемпионат Австралии	НУ	НУ	НУ	Профессионал																		НУ	3К	НУ	НУ	НУ	НУ	0 / 1	2-1
(Открытый) чемпионат Франции	НУ	НУ	1/2																			1/2	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	0 / 2	9-2
Уимблдонский турнир	НУ	НУ	4К																			3К	4К	НУ	2К	2К	НУ	0 / 5	10-5
(Открытый) чемпионат США	2К	П	П																			1/4	4К	3К	3К	1К	1К	2 / 9	23-7
Профессиональный Большой шлем
Чемпионат Франции (профессионалы)	Любитель			-						Ф	-	1/2	НУ	НУ	Ф	НУ	НУ	1/2	НУ	НУ	НУ	Открытая эра						0 / 4	7-4
Чемпионат Уэмбли				П	П	П	Ф	-		П	1/2	1/2	НУ	НУ	1/2	НУ	НУ	1/2	НУ	НУ	НУ							4 / 9	22-5
Чемпионат США (профессионалы)				НУ	2К	Ф	П	П	П	П	П	П	П	НУ	П	НУ	1/4	Ф	1/2	НУ	НУ							8 / 13	31-5

Ссылки

• [www.atpworldtour.com/en/players/wikidata//overview Профиль на сайте ATP]  (англ.)

• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/richard-gonzales Панчо Гонсалес] на сайте Международного зала теннисной славы  (англ.)

---

• S. L. Price. [www.si.com/vault/2002/06/24/8095953/the-lone-wolf-pancho-gonzalez-may-have-been-the-best-tennis-player-of-all-time-but-his-fits-of-rage-offended-almost-everyone-in-the-game-cost-him-six-marriages-and-alienated-him-from-all-but-the-last-of-his-eight-children The Lone Wolf] (англ.). Sports Illustrated (June 24, 2002). Проверено 18 июля 2014. [www.webcitation.org/67abmrVBi Архивировано из первоисточника 12 мая 2012].
• Bud Collins. [www.budcollinstennis.com/?p=1321#more-1321 Remembering Pancho Gonzalez] (англ.). BudCollinsTennis.com (May 9, 2010). Проверено 22 марта 2012. [www.webcitation.org/67abnZ61I Архивировано из первоисточника 12 мая 2012].
• [panchogonzalez.com/ Теннисная легенда Панчо Гонсалес]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Гонсалес, Панчо

– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.