Гонсалес Мартинес, Энрике
| Энрике Гонсалес Мартинес |
Энрике Гонсалес Мартинес (исп. Enrique González Martínez; 13 апреля 1871, Гвадалахара — 19 февраля 1952, Мехико) — мексиканский поэт, представитель модернизма. Поэзия Гонсалеса Мартинеса испытала влияние Ламартина, Бодлера, Верлена[1].
Краткая биография
Родился в семье учителя[2], получил медицинское образование. До 1911 года работал в провинции, после чего переехал в Мехико. Входил в литературный кружок Атеней Молодёжи, издавал журнал «Пегас». С 1920 по 1931 год состоял на дипломатической службе: был послом в Аргентине, Чили, Испании и Португалии. После возвращения на родину посвятил себя литературной деятельности. В 1944 году он был удостоен Литературной премии Мануэля Авило Камачо, а в 1949 году был номинирован на Нобелевскую премию[1].
Творчество
Первый поэтический сборник Гонсалеса Мартинеса «Прелюдии» (исп. Preludios), вышедший в 1903 году, написан в духе модернизма[3]. Однако в своём знаменитом сонете «Смерть лебедя» (исп. La muerte del cisne) 1911 года он противопоставляет излюбленный образ известного поэта Рубена Дарио — лебедя, ставшего символом испаноамериканского модернизма, — мудрой сове, способной познать тайны бытия[4].
Ты шею лебедю сверни. Синеют воды,
но ложь — тот белый блик, что он в воде колышет;
своей лишь прелестью он полон и не слышит
живой души вещей и голоса природы.
…
Перевод О. Савича.[4]
Эта строка отсылает к известному призыву Поля Верлена «свернуть шею красноречию». Таким образом, Гонсалес Мартинес выступает против эстетики модернизма в варианте т. н. «рубендаризма» (подражания поэзии Дарио), против увлечённости поэтической формой в ущерб содержанию. При этом он не считал этот сонет проявлением бунта, заявляя о своём уважении к Рубену Дарио и др. модернистам[4][1].
Стихи и поэмы Гонсалеса Мартинеса (сборники «Смерть лебедя», 1915, «Слово ветра», 1921, «Скрытые знаки», 1925) отличаются глубоким лиризмом. Сборники «Несбывшиеся стихи» (1932), «Пламенный поток» (1938), «Под знаком смерти» (1942) посвящены темам любви и смерти[5]. Одной из лучших поэм Гонсалеса Мартинеса является «Вавилон» (1949), где он делает попытку обобщить окружающую его действительность. В эту поэму, отличающуюся сложным языком и образным рядом, насыщенную гражданским пафосом, входят также и размышления автора о политических событиях[6].
Напишите отзыв о статье "Гонсалес Мартинес, Энрике"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Cortés E. [books.google.ru/books?id=j-K-13qmBSoC&pg=PA294 Dictionary of Mexican Literature]. — Greenwood Publishing Group, 1992. — P. 294. — ISBN 9780313262715.
- ↑ 1 // История зарубежной литературы после Октябрьской революции: учеб.пособие для гос. ун-тов / под ред. Л. Г. Андреева, Р. М. Самарина. — М.: Изд-во МГУ, 1969. — С. 478. — 590 с.
- ↑ [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/GONSALES_MARTINES_ENRIKE.html Гонсалес Мартинес, Энрике] // Энциклопедия «Кругосвет».
- ↑ 1 2 3 История литератур Латинской Америки: Конец XIX — начало XX века / В. Б. Земсков. — М.: Наследие, 1994. — С. 216—218. — ISBN 5-201-13203-0.
- ↑ Гонсалес Мартинес, Энрике // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ Основные произведения иностранной художественной литературы: литературно-библиогр. справочник / М. И. Рудомино (отв. ред.) и др. — 2. — М.: Книга, 1965. — С. 229. — 622 с.
</ol>
Отрывок, характеризующий Гонсалес Мартинес, Энрике
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.
