Корвин-Гонсевский, Винцент

Винцент Корвин-Гонсевский польск. Wincenty Korwin Gosiewski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Гетман польный литовский
1654 — 1662
Предшественник:	Януш Радзивилл
Наследник:	Михаил Казимир Пац
Рождение:	1620(1620)
Смерть:	29 ноября 1662(1662-11-29)
Род:	Гонсевские
Отец:	Александр Гонсевский
Мать:	Ева Пац
Супруга:	Магдалена Конопацкая
Дети:	Богуслав Корвин-Гонсевский, Софья Гонсевская и Тереза Гонсевская

Винце́нт Ко́рвин-Гонсе́вский (Госевский; польск. Wincenty Korwin Gosiewski; 1620 — 29 ноября 1662) — государственный деятель Речи Посполитой, военачальник, представитель шляхетского рода Гонсевских (Госевских). Великий стольник литовский с 1641 года, генерал литовской артиллерии с 1651 года, подскарбий великий литовский и писарь великий литовский с 1651 года, гетман польный литовский с 1654 года. Староста марковский и пуньский с 1639 года, велижский и ошмянский с 1643 года, администратор олыцкой и могилевской экономий.

Биография

Винцент родился в семье знаменитого дипломата и военачальника, воеводы смоленского Александра Гонсевского (Госевского), (ок. 1575—1639) и Евы Пац. Учился в Болонском университете.

В 1639 году после смерти своего отца Винцент Гонсевский получил во владение староства марковское и пуньское. В 1643 году после смерти своего бездетного старшего брата, воеводы смоленского Криштофа Гонсевского, Винцент приобрел староства велижское и ошмянское, стал администратором Олыцкой и Могилевской экономий.

В 1646 году назначен стольником литовским. В ноябре и декабре 1650 года избирался шляхтой маршалком сейма. В армии Великого княжества Литовского дослужился в 1651 году до звания генерала артиллерии. Годом спустя Гонсевский стал подскарбием великим литовским. Продолжая военную карьеру, в 1654 году был возведён в достоинство гетмана польного литовского.

Принимал участие в подавлении восстания Хмельницкого, в частности в битве под Лоевом.

После начала Русско-польской войны (1654—1667 годов) Госевский действовал со своим войском в литовской части государства, где потерпел поражение при осаде Могилёва.

Во время «Шведского потопа» Госевский вначале подчинил находившиеся под его командованием литовские войска шведскому королю Карлу X Густаву, следуя политике Януша и Богуслава Радзивиллов, но позже восстал против него со своим войском и вновь присоединился к Речи Посполитой.

После возобновления военных действий против Русского Царства попал в плен в битве под Верками и провёл в заключении четыре года. По освобождению получил вновь все занимаемые им посты, став одним из сторонников короля Яна II Казимира в его противостоянии с бунтующей шляхтой. Поддерживал идею сильной и централизованной королевской власти, ставшей известной под названием Vivente rege. В том же 1662 году был схвачен оппозиционными королю литовскими конфедератами и расстрелян.

Семья

Винцент Корвин-Гонсевский был женат на Магдалене Конопацкой (ум. 1694), от брака с которой имел сына и двух дочерей:

Богуслав Корвин-Гонсевский (1660—1744), епископ-суфраган белорусский и епископ смоленский

Тереза Гонсевская (ум. 1708) — 1-й муж гетман польный литовский Юзеф Богуслав Слушка (1652—1701), 2-й муж воевода виленский и гетман великий литовский Казимир Ян Сапега (1637/1638-1720).

Софья Гонсевская (ум. 1688) — жена с 1677 года хорунжего калишского и великого подстолия коронного Александра Пржиемского (ок. 1650—1694)

После гибели Винцента Гонсевского его вдова Магдалена в 1668 году вторично вышла замуж за подкомория краковского князя Яна Кароля Чарторыйского (1626—1680), от брака с которым имела дочь и двух сыновей.

Ссылки

• Гонсевский, Викентий-Корвин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Корвин-Гонсевский, Винцент

– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.