Гончарная улица (Москва)
Поделись знанием:
Координаты: 55°44′37″ с. ш. 37°38′56″ в. д. / 55.74361° с. ш. 37.64889° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.74361&mlon=37.64889&zoom=12 (O)] (Я)Гончарная улица (Москва)Гончарная улица (Москва)
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
| Гонча́рная улица Москва | |
 № 24 и 22 | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Город | |
| Округ | |
| Район | |
| Ближайшие станции метро | |
| Номера телефонов |
+7(495) XXX---- |
| [www.openstreetmap.org/?lat=55.74361&lon=37.64889&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap] | |
| [maps.yandex.ru/?ll=37.64889%2C55.74361&spn=0.15381%2C0.080341&z=16&l=map на Яндекс.Картах] | |
Гонча́рная улица (в 1922—1992 годах — улица Володарского, до 1918 года включала также улицу Швивая горка) — радиальная улица в Таганском районе Центрального административного округа города Москвы. Проходит от Большого Ватина переулка до Таганской площади. Соединена с набережными реки Москвы Котельническими (с 1-го по 5-й) переулками, с Верхней Радищевской улицей — Рюминым, 5-м Котельническим, 1-м Гончарным переулком. Нумерация домов от Б. Ватина переулка.
Содержание
Происхождение названия
От Гончарной слободы XVI—XVIII веков.
История
Гончарная слобода — из числа старейших в Земляном городе. Из летописных источников следует, что изначально город располагался в районе современной Гончарной улицы, а ближе к концу XII века переместился на территорию Кремля. В XVI веке огнеопасные гончарные производства были изгнаны за Яузу, на Швивую (тогда — Вшивую) горку. Гончарные мастерские были вскрыты и изучены в 1947—1948 годах, при рытье котлована высотного дома на Котельнической набережной, маскирующего крутой подъём на Швивую горку. Были здесь и поселения кузнецов-оружейников — их могилы найдены при реставрации храма Никиты Мученика. Существующий храм построен при Фёдоре Иоанновиче на месте деревянной церкви, заложенной ещё Иваном III
Пожар 1812 года уничтожил Гончарную улицу, оказавшуюся практически в центре огня, но в основе восстановленных в 1-й половине XIX века домов сохраняются древние палаты XVII века. До самого 1917 года в Гончарной улице не появилось ни одного доходного дома — она оставалась одно-двухэтажной. В 1918 году была переименована в улицу Володарского а память о революционере В. Володарском.
Генеральный план реконструкции Москвы (1935) предусматривал полный снос существовавшей застройки Таганки. Гончарная улица должна была стать первостепенной радиальной улицей, а к северу к ней должна была примыкать обширная треугольная площадь внутри Садового кольца, захватывающая часть нынешних Радищевских улиц. Этот план, за исключением сталинских жилых домов № 26-32, 36-38, реализован не был. При постройке Большого Краснохолмского моста был снесен крайний юго-восточный квартал по Гончарной улице, в том числе храм Воскресения в Гончарном проезде 1649, уникальной трехшатровой композиции. Был разграблен храм Никиты Мученика (восстановлен после войны Л. А. Давидом, в наши дни входит в состав Афонского подворья).
Примечательные здания
По нечётной стороне
- № 1 — жилой дом РЖСКТ «Шерстяной работник» (1929—1930, архитектор И. Гохблит)[1].
- № 3,
ЦГФО — доходный дом — административное здание Грачёвой (1913, архитектор Н. Д. Поликарпов)[2]. - № 5 — дом Д. Е. Грачёва (1913, надстроен архитектором Н. Д. Поликарповым). Был разрушен в конце 1990-х годов под новое строительство, нынешнее здание построено в 1999 году.
- № 7/4 — особняк Я. С. Филевского (1872; 1880-е; 1899, архитектор В. Г. Сретенский)[3].
- № 9/3 — усадьба XIX века.
- № 11 — одноэтажный дом XIX века.
- № 17 — жилой дом XIX века.
- № 19 — жилой дом XIX века.
- № 23 — особняк Н. А. и С. Н. Андре (1912, архитектор С. Ф. Воскресенский)[4].
- № 25 — усадьба XIX века.
- № 27/6 — дом М. Г. Левиной (1838; вторая половина XIX века)[4]
- № 29/7 — храм Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах (1654, придел 1702, колокольня — 1790).
- № 35/5,
памятник архитектуры (федеральный) — усадьба Зельина-Безсоновой, (XIX век, архитектор В. Д. Адамович). Ампирная ограда усадьбы, декорированная аркатурой, частично разрушилась, провалившись в середине апреля 2016 года в вырытый рядом котлован.
По чётной стороне
- № 2 — дом Б. К. Мильгаузена (конец XVIII — начало XIX веков)[5].
- № 6 — Афонское подворье, включает Храм Никиты Мученика на Швивой горке, XVI—XVII веков.
- № 12 — усадьба Суровщикова (Тутолмина)[5]. Прежде здесь были каменные палаты А. Г. Строганова, затем перешедшие к его дочери княгине Варваре Александровне Шаховской. Как писал современник: «Дом его один из лучших в Москве как по красоте, так и по местоположению. Перед ним протекают две реки, именно Москва и Яуза». Во второй половине XVIII века они были разобраны, и, как предполагают историки, в начале 1770-х годов В. В. Суровщиков возвёл на этом месте строгое трёхэтажное строение с полукруглым, ограниченным крыльями флигелей двором. Наверху был поставлен бельведер, откуда открывался вид на Москву. В начале XIX века дом принадлежал Т. И. Тутолмину, при котором дом был перестроен. В пожаре 1812 года дом сгорел и долго стоял неотделанным, пока его владельцем не стал Тимофей Прохоров, открывший в нём фабрику-школу. Фабричное производство существовало до 1850 года, после чего дом стал доходным. В начале ХХ века здесь находилась частная женская гимназия Е. Е. Констан; по заказу владелицы здания архитектор В. В. Шервуд надстроил главный дом и перестроил флигели[6]. В 1930-х годах дом был снова надстроен[7].
- № 14-16 — усадьба И. С. Рахманова (Клаповской) (в основе — палаты XVII века; XVIII; 1816—1823; ограда — 1820)[5]. В 1930-е годы в доме № 14 проживал И. Е. Бондаренко. В настоящее время усадьбу занимает компания «Сафинат». Дважды в год, в День музеев (18 мая) и в День охраны памятников (18 апреля), она открывается для посещения публики.
- № 18 — дом С. С. Солодовникова (1-я половина XVIII в.; 2-я половина XIX в.)[5].
- № 22—24 — дома середины XIX века.
- № 26 — жилой дом (1950—1957, архитекторы Л. В. Руднев, И. З. Чернявский)[8]. Здесь жили военачальники И. И. Федюнинский[9], И. П. Сухов[10], актриса Лилия Толмачёва[11], певец Юрий Гуляев[12], писатель Всеволод Кочетов[13].
- № 34/11 — особняк А. И. Зимина (1911—1912, архитектор В. Д. Адамович)[4].
- № 38 — жилой дом (1936—1946, архитектор Г. П. Воробьёв)[4]. Здесь жил график Гурий Захаров[14]. Во дворе этого дома 31 июля 1997 года произошла перестрелка, унесшая жизни трёх милиционеров. В настоящее время там установлена мемориальная доска.
Напишите отзыв о статье "Гончарная улица (Москва)"
Примечания
- ↑ Васильев Н. Ю., Евстратова М. В., Овсянникова Е. Б., Панин О. А. Архитектура авангарда. Вторая половина 1920-х — первая половина 1930-х годов. — М.: С. Э. Гордеев, 2011. — С. 165. — 480 с.
- ↑ [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%CF%EE%EB%E8%EA%E0%F0%EF%EE%E2&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Реестр памятников истории и культуры]. Официальный сайт «Москомнаследия». Проверено 2 октября 2011. [www.webcitation.org/65jfLgYi7 Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
- ↑ Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 427.
- ↑ 1 2 3 4 Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 431.
- ↑ 1 2 3 4 Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 428.
- ↑ Шашенкова Е. [www.iemag.ru/projects/detail.php?ID=17243 Дом на Швивой горке] // Intelligent Enterprise/RE («Корпоративные системы»). — 2002. — № 15.
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/moscow/3260/Усадьба Усадьба Тутолмина] / Москва. Энциклопедический справочник. — М.: Большая Российская Энциклопедия, 1992.
- ↑ Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 430.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=7773 Федюнинский Иван Иванович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 13 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=9025 Сухов Иван Прокофьевич]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 14 марта 2015.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=11623 Толмачёва Лилия Михайловна]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 13 марта 2015.
- ↑ [www.bulvar.com.ua/arch/2012/32/5022a3296523a/ Вдова Юрия Гуляева Лариса: Знаете, каким он парнем был?]
- ↑ [bg.ru/society/peredelka-5159/ Переделка - Большой город. Московские новости]
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=10203 Захаров Гурий Филиппович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 19 марта 2015.
Литература
- Колодный, Л. Е., «Таганка. За Яузой», М., Голос-пресс, 2007. ISBN 978-5-7117-0176-7
- Москва: Архитектурный путеводитель / И. Л. Бусева-Давыдова, М. В. Нащокина, М. И. Астафьева-Длугач. — М.: Стройиздат, 1997. — 512 с. — ISBN 5-274-01624-3.
Отрывок, характеризующий Гончарная улица (Москва)
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
