Гончаров, Андрей Дмитриевич

Гончаров Андрей Дмитриевич
Дата рождения:	9 (22) июня 1903(1903-06-22)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	6 июня 1979(1979-06-06) (75 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Жанр:	иллюстрация, графика
Стиль:	социалистический реализм
Награды:
Звания:
Премии:

Андрей Дмитриевич Гончаро́в (1903—1979) — советский живописец и график, художник книги, театральный художник, педагог. Народный художник РСФСР (1979). Член-корреспондент АХ СССР (1973).

Биография

Андрей Дмитриевич Гончаров родился 9 (22 июня) 1903 года в Москве. Брал первые уроки по рисунку в частной студии К. Ф. Юона. В 1917—1919 годах учился в 59-й трудовой школе. В 1918 году поступил во вторые Государственные свободные художественные мастерские (бывшее Московское училище живописи, ваяния и зодчества), где сначала занимался в мастерской И. И. Машкова, а затем перешел в мастерскую А. В. Шевченко. В 1921 году поступил на графический факультет ВХУТЕМАСа, где учился по отделению гравюры на дереве у В. А. Фаворского.

С 1923 года постоянно работал иллюстратором в газетах, журналах, издательствах (Известия ЦИК, «Academia», «Молодая гвардия», ГИХЛ и др.). Участвовал в оформлении Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки.

В 1924 году впервые выставился на Первой дискуссионной выставке объединений активного революционного искусства (Москва, Тверская ул., 54) в составе «группы трех» с А. А. Дейнекой и Ю. И. Пименовым. С 1925 года член Общества станковистов (ОСТ).

В 1927 году с отличием окончил графический факультет ВХУТЕМАСа (ВХУТЕИНа) со званием художника-полиграфиста. Начал преподавать в изостудии Фрунзенского отдела народного образования Москвы, на этнологическом факультете МГУ имени М. В. Ломоносова. В 1928 году участвовал во Всесоюзной полиграфической выставке.

В 1929-1930 годах — доцент ленинградского ВХУТЕИНа. В 1930—1934 годах — доцент МПИ. В 1934—1938 годах — доцент МГАХИ имени В. И .Сурикоыва.

Во время Великой Отечественной войны (1941—1945) служил в рядах РККА. Работал выпускающим редактором и художником в журнале «Фронтовой юмор» (издание 3-го Белорусского фронта), а затем главным художником выставки «Политработа в частях 3-го Белорусского фронта».

В 1947—1948 годах преподавал в Московском центральном художественно-промышленном училище на факультете монументальной живописи. В 1948—1979 годах преподавал в Московском полиграфическом институте, где с 1950 по 1974 год заведовал кафедрой рисунка и живописи.

В 1958 году Гончарову присвоено звание профессора.

В 1959 году Гончаров создал четыре главных панно для советской выставки в Нью-Йорке.

В 1960 году вышла в свет книга А. Д. Гончарова «Об искусстве графики», а в 1964 году — книга «Художник и книга».

В 1971—1979 годах Гончаров занимал пост председателя жюри Всесоюзного ежегодного конкурса «Искусство книги». Член-корреспондент АХ СССР (1973).

А. Д. Гончаров умер 6 июня 1979 года в Москве.

Награды и премии

• 1928 год — диплом Всесоюзной полиграфической выставки;
• 1937 год — «Гран-при» и золотая медаль на Всемирной выставке в Париже;
• 1945 год — медаль «За боевые заслуги», медаль «За взятие Кёнигсберга», медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»;
• 1956 год — диплом I степени за оформление и иллюстрирование сборника Ф. Петрарки «Избранная лирика» и диплом II степени за оформление и иллюстрирование книги И. В. Гёте «Фауст» на Всесоюзной выставке книги, графики и плаката (с 11 февраля, Библиотека им. Ленина);
• 1957 год — диплом I степени Министерства культуры СССР за иллюстрации к I тому собраний сочинений У. Шекспира;
• 1958 год — серебряная медаль за панно «Золотая Москва» в советском павильоне Всемирной выставке в Брюсселе и за иллюстрации к произведениям Лопе де Вега и Э. Хемингуэя;
• 1959 год — Золотая медаль за иллюстрации к пьесам У. Шекспира на Международной выставке искусства книги в Лейпциге. Почетная грамота Всемирного Совета Мира за большой вклад в дело мира;
• 1961 год — медаль «За трудовую доблесть»;
• 1965 год — Серебряная медаль за оформление книги У. Шекспира «Гамлет» и за иллюстрации и книжное оформление книги А. П. Чехова «Вишнёвый сад» на Международной выставке искусства книги в Лейпциге;
• 1969 — заслуженный деятель искусств РСФСР
• 1971 год — премия им. Гутенберга за выдающиеся заслуги в развитии советской книжной культуры и международного издательского дела на Международной выставке искусства книги в Лейпциге. Там же — Золотая медаль за иллюстрации к произведениям Ф. М. Достоевского;
• 1973 год — Государственная премия СССР за иллюстрации к поэме В. В. Казина «Великий почин» (портрет В. И. Ленина) и произведениям А. Н. Островского, А. В. Сухово-Кобылина, Ф. М. Достоевского.
• 1979 — народный художник РСФСР

Ссылки

• [www.a-goncharov.ru/index.html Сайт, посвященный художнику Андрею Гончарову]
• [www.gazeta.ru/2003/12/17/krasnoenakra.shtml Игорь Чувилин. Красное на красном и зелёный кактус. [О выставке А. Гончарова в ГТГ]. Газета. Ru. 17.12.2003 // www.gazeta.ru]

Отрывок, характеризующий Гончаров, Андрей Дмитриевич

– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.