Гопова, Нина Юрьевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нина Юрьевна Трофимова
Личная информация
Оригинальное имя

Нина Юрьевна Гопова

Специализация

Гребля на байдарках

Клуб

«Спартак» (Новгород)

Дата рождения

4 мая 1953(1953-05-04) (70 лет)

Место рождения

Великий Новгород, РСФСР, СССР

Спортивная карьера

1965—1980

Тренеры

Ольга Ильина

Рост

172 см

Вес

71 кг

Спортивные награды
Гребля на байдарках (женщины)
Олимпийские игры
Золото Монреаль 1976 двойка
Серебро Москва 1980 двойка
Чемпионаты мира
Золото 1973 одиночка
Золото 1973 четвёрка
Серебро 1973 двойка
Серебро 1974 одиночка
Серебро 1974 четвёрка

Нина Юрьевна Гопова-Трофимова (4 мая 1953, Новгород, РСФСР, СССР) — советская спортсменка (гребля на байдарках). Заслуженный мастер спорта СССР (1973).





Биография

Нина Юрьевна Гопова получила образование в новгородской средней школе № 2. С 1965 года начала заниматься греблей. Первый успех пришёл в 1967 году, когда она выиграла юношеские соревнования в байдарке-одиночке в Пскове. В 1968 году победила на Спартакиаде России среди школьников в байдарке-одиночке, затем заняла первое место в первенстве СССР по юношам, выполнив норматив мастера спорта СССР. Выступала за общество «Спартак» (Новгород).

На чемпионате мира в финском городе Тампере (1973) в возрасте 20 лет Нина Гопова стала чемпионкой мира по гребле на байдарке-одиночке и в сборном экипаже четверки, а также серебряным призёром в двойке с Людмилой Пинаевой. На Олимпийских играх 1976 года, где её партнёром была Галина Крефт, выиграла золотую медаль в двойке. Через четыре года спортсменки стали серебряными призёрами Олимпийских игр в Москве. После московских игр Нина Гопова больше не выступала. Окончив институт, она работала со сборной. Родила дочь Надежду[1].

С 1981 года Н. Гопова-Трофимова работает тренером-преподавателем по гребле на байдарках Новгородской специализированной ДЮСШ по гребле Всесоюзного добровольного спортивного общества «Спартак», школы высшего спортивного мастерства комитета по физической культуре и спорту при Новгородском облисполкоме.

С октября 1992 года — доцент кафедры физического воспитания Новгородского сельхозинститута (С 28 февраля 1995 года переименован в Новгородскую государственную сельскохозяйственную академию, с 12 февраля 1997 года присоединена к НовГУ).

Достижения

  • Олимпийская чемпионка 1976 года,
  • Серебряный призёр Олимпийских игр 1980 года,
  • 12-кратная чемпионка СССР,
  • 2-х кратная чемпионка мира,
  • 3-х кратный серебряный призер Чемпионатов Мира.

Награды

  • Орден «Знак Почёта» (1976 год) за высокие спортивные результаты;
  • медаль «За трудовое отличие» (1980);
  • почётный знак «За развитие Олимпийского движения в России»;
  • имя Н. Ю. Гоповой занесено в книгу Почёта ЦК ВЛКСМ и в книгу «Трудовой славы Новгородской области»;
  • звание «Почётный гражданин Великого Новгорода» (28 мая 1998 года)[2];
  • юбилейная медаль «В память 1150-летия Великого Новгорода».

Напишите отзыв о статье "Гопова, Нина Юрьевна"

Примечания

  1. Согрина З. А. Спортивная слава Новгородчины. — Великий Новгород. — 2003. — с.7—10.
  2. [www.adm.nov.ru/pg.jsp?id=120760371BCF0EF2C3256A8800276EC4 Почетные граждане Великого Новгорода]

Ссылки

  • [www.spartak70.ru/rowing/stars/204.html О Н. Ю. Трофимовой-Гоповой]
  • [www.ug.ru/issues07/?action=topic&toid=4981 Интервью с Н. Ю. Трофимовой]
  • [www.sports-reference.com/olympics/athletes/go/nina-gopova-trofimova-1.html Нина Гопова-Трофимова на Олимпийских играх]  (англ.)


Отрывок, характеризующий Гопова, Нина Юрьевна

– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.