Горакова, Милада

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Милада Горакова
Milada Horáková
Имя при рождении:

Милада Кралова

Род деятельности:

политик

Дата рождения:

25 декабря 1901(1901-12-25)

Место рождения:

Прага, Богемия, Австро-Венгрия

Дата смерти:

27 июня 1950(1950-06-27) (48 лет)

Место смерти:

Прага, Чехословакия

Супруг:

Богуслав Горак

Награды и премии:

Мила́да Го́ракова (чеш. Milada Horáková, 25 декабря 1901 года — 27 июня 1950 года) — чехословацкая общественная деятельница и политик. Казнена коммунистическими властями ЧССР после сфабрикованного процесса. Её имя стало в современной Чехии одним из символов жертв коммунистических репрессий.





Биография

Милада Горакова, урожденная Кралова, родилась в Праге в 1901 году. Она получила хорошее образование, закончила юридический факультет Пражского Университета, свободно владела тремя иностранными языками. В 1928 году вышла замуж за доктора наук Богуслава Горака, годом позже вместе с мужем она вступила в Народно-социалистическую партию, основанную Вацлавом Клофачем.

Во время нацистской оккупации Чехии и Второй мировой войны Горакова принимала участие в подпольной антифашистской деятельности, в 1940 году была арестована гестаповцами и отправлена в концлагерь Терезин; в 1944 году переведена в тюрьму в Дрездене, где её приговорили к 8 годам заключения.

Освобождена после окончания войны. Горакова была избрана членом парламента, возглавила Совет чехословацких женщин, участвовала в работе Международной демократической федерации женщин, возглавляла делегацию своей страны на Международном конгрессе женщин в Париже.

После прихода к власти коммунистов в 1948 году, в стране начались политические чистки. Горакову убеждали уехать на Запад, однако она осталась на родине. 27 сентября 1949 года она была арестована по обвинению в «буржуазном национализме» и «подготовке диверсионного заговора». Процесс по делу Милады Гораковой и ещё 12-ти человек начался 31 мая 1950 года. Суд широко освещался в прессе и носил показательный характер. Всех обвиняемых пытками и угрозами принуждали выступать на суде по заранее написанному сценарию — и лишь немногие, в том числе и Горакова, имели смелость отступать от него и твёрдо защищаться.

8 июня Горакова и трое других обвиняемых были приговорены к смертной казни, остальные проходившие по делу получили длительные сроки тюремного заключения. Известие о смертном приговоре для Гораковой вызвало большой резонанс в мире. С просьбой сохранить ей жизнь выступали многие известные люди, в том числе Альберт Эйнштейн, Уинстон Черчилль, Элеонора Рузвельт. Однако коммунистические власти оставили приговор в силе. 27 июня Милада Горакова была повешена в тюрьме Панкрац.

Единственная дочь, Яна (р. 1934), в 1968 г. эмигрировала в США, где и живёт в настоящее время[1].

Реабилитация

В ходе Пражской весны Горакова была реабилитирована в июне 1968 года, однако из-за подавления движения реальная её реабилитация стала возможна лишь после крушения коммунистического режима в 1990-е годы. В 2004 году день её казни, 27 июня, был объявлен в стране Днём памяти жертв коммунистического режима. В честь Милады Гораковой было названо множество улиц и площадей в чешских городах, в Праге её имя присвоено бывшей улице Защитников мира. По совпадению, именно на этой улице в 1973 году совершила своё преступление (убийство 8 человек при помощи грузовика) психически неуравновешенная Ольга Гепнарова — последняя женщина, казнённая в Чехословакии (как и Горакова, она была повешена в Панкраце).

В 2007 году 86-летняя Людмила Брожова-Поледнова, бывшая на процессе Гораковой государственным обвинителем, была приговорена к 8 годам тюрьмы, Апелляционным судом срок заключения по приговору уменьшен до 6 лет, ходатайство защиты Брожовой-Поледновой об отсрочке приговора отклонено. Она отбывала срок в той же тюрьме, где казнили Горакову. 21 декабря 2010 года была помилована Президентом Вацлавом Клаусом в связи с преклонным возрастом и состоянием здоровья. После выхода на свободу заявила, что ни о чём не жалеет и вины своей не признает.

Напишите отзыв о статье "Горакова, Милада"

Примечания

  1. [www.radio.cz/en/section/czechstoday/jana-horakova-kansky-still-proud-of-mothers-enormous-courage Radio Prague - Jana Horakova-Kansky - still proud of mother's "enormous courage"]

Ссылки

  • [www.radio.cz/ru/statja/34348 Милада Горакова — жертва политических репрессий]
  • [www.radio.cz/ru/rubrika/progulki/milada-gorakova-i-rudolf-slanskij-dve-sudby-dva-suda-dve-tragedii Трагедия Милады Гораковой и Рудольфа Сланского]

Отрывок, характеризующий Горакова, Милада

Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.