Горам, Энди

Энди Горам
Общая информация
Полное имя	Эндрю Льюис Горам
Родился	13 апреля 1964(1964-04-13) (60 лет) Бери, Большой Манчестер, Англия
Гражданство	Шотландия
Рост	181 см
Позиция	вратарь
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1981—1987	Олдем Атлетик	195 (−?)
1987—1991	Хиберниан	138 (−?/+1)
1991—1998	Рейнджерс	184 (−?)
1998	Ноттс Каунти	1 (−1)
1998	Шеффилд Юнайтед	7 (−9)
1998—2001	Мотеруэлл	57 (−93)
2001	→  Манчестер Юнайтед	2 (−4)
2001	Гамильтон Академикал	1 (−?)
2001—2002	Ковентри Сити	7 (−6)
2002	Олдем Атлетик	4 (−11)
2002—2003	Куин оф зе Саут	19 (−30)
2003—2004	Элгин Сити	3 (−10)
1981—2004	Итого	618 (−?/+1)
Национальная сборная**
1985—1998	Шотландия	43 (−35)
1986	Шотландия (до 21)	1 (−1)
Тренерская карьера
2006—2008	Эйрдри Юнайтед	тренер вратарей
2008	Клайд	тренер вратарей
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Э́ндрю (Э́нди) Лью́ис Го́рам (англ. Andrew «Andi» Lewis Goram; 13 апреля 1964, Бери, Большой Манчестер, Англия) — шотландский футболист, тренер. Выступал на позиции вратаря.

Наибольшую известность Горам получил, выступая за шотландский «Рейнджерс», ворота которого он защищал семь лет, проведя в общей сложности 260 матчей. В 2001 году болельщики глазговского клуба признали Энди лучшим вратарём за всю историю «джерс». В том же году он был введён в Зал славы «Рейнджерс».

В период с 1985 по 1998 год Горам защищал цвета национальной сборной Шотландии. Сыграл за «тартановую армию» 43 матча. Участник двух чемпионатов Европы — 1992 и 1996 года. Энди также был вторым вратарём шотландцев на мировых первенствах 1986 и 1990.

Наравне с футболом Горам также увлекался крикетом. Несколько раз представлял Шотландию в международных встречах, играя в национальной сборной страны по этому виду спорта.

Ранние годы

Энди родился 13 апреля 1964 года в английском городе Бери. Отец будущего голкипера сборной Шотландии, Льюис Горам, также являлся профессиональным футболистом — выступал за различные британские клубы, такие как «Лит Атлетик», «Хиберниан», «Терд Ланарк» и «Бери». Несмотря на то, что детство Энди прошло в Англии, в интервью он всегда подчёркивает, что считает себя «шотландцем до мозга костей».

Карьера футболиста

Клубная карьера

В 16-летнем возрасте Горам подписал свой первый профессиональный контракт с английским клубом «Олдем Атлетик». За «филинов» Энди играл на протяжении семи лет. В 1987 году голкипер перебрался в Шотландию, заключив соглашение с эдинбургским «Хибернианом». Сумма, которую «хибс» заплатили «Олдему» за Горама, составила 325 тысяч фунтов стерлингов. В «Хиберниане» молодой вратарь быстро стал основным голкипером команды. 7 мая 1988 года в матче чемпионата Шотландии против клуба «Гринок Мортон» Энди на последних минутах встречи забил гол после подачи углового, принеся «бело-зелёным» ничью в этом поединке — 1:1.

В 1991 году «Хиберниан» продал Горама за один миллион фунтов в глазговский «Рейнджерс». Период выступлений Энди за «джерс» стал самым успешным временем голкипера за всю его карьеру — вратарь помог своей команде выиграть шесть титулов чемпионов страны, трижды становился обладателем национального Кубка и Кубка лиги.

По итогам сезона 1992/93 Горам за свои блестящие действия в ворота «Рейнджерс» был удостоен обоих призов «Лучшему футболисту года» — по версиям журналистов страны и коллег-футболистов.

В январе 1998 года Энди спровоцировал один из самых громких скандалов за всю историю шотландского футбола. На матч дерби «Old Firm», в котором «Рейнджерс» встречались со своими злейшими врагами из «Селтика», вратарь вышел с траурной повязкой на руке в память о Билли Райте — одном из лидеров Ирландской республиканской армии, который был убит членами Ирландской освободительной армии 27 декабря 1997 года. Этот поступок привёл в ярость фанатов и руководство «Селтика», которые потребовали у Футбольной ассоциации страны наказать Энди за столь провокационное поведение. Горам был допрошен полицией на предмет его связей с запрещённой ИРА, но вратарь всё отрицал, заявляя, что траурная повязка — это дань памяти его тёте, которая ушла из жизни в сентябре 1997 года. Такая отговорка всем показалась неправдоподобный, однако скандал удалось погасить из-за отсутствия прямых доказательств связи Горама и ИРА. В феврале 1999 года в одной из газет вновь появились сообщения, обвиняющие голкипера в его лояльности к Ирландской республиканской армии. Были приведены ряд фотографий и свидетельств очевидцев, где был запечатлён Энди на встречах с лидерами ИРА. На специально созванной пресс-конференции Горам вновь отмёл эти обвинения, назвав их «бредом и фотомонтажом».

В 1998 году голкипер покинул Глазго на правах свободного агента. Начало сезона Горам провёл в английских клубах «Ноттс Каунти» и «Шеффилд Юнайтед», однако ни те, не другие не пожелали заключать с 34-летним ветераном контракта на постоянной основе. В начале ноября Энди вновь оказался без работы. Но в зимнее трансферное окно сезона 1998/98 на Горама вышли представители команды «Мотеруэлл», с которым голкипер и подписал соглашение о сотрудничестве 9 января 1999 года. Дебют Энди в составе «сталеваров» состоялся 24 января, когда в поединке Кубка Шотландии его клуб переиграл «Харт оф Мидлотиан» со счётом 3:1.

В конце сезона 2000/01 к руководству «Мотеруэлла» обратился гранд английского футбола, «Манчестер Юнайтед», с просьбой взять в краткосрочную аренду опытного Горама в виду травм обоих голкиперов «красных дьяволов» Фабьена Бартеза и Раймонда ван дер Гау — «красно-оранжевые» ответили согласием. За манкунианцев Энди провёл два матча — против «Ковентри Сити» и «Саутгемптона». По окончании ссуды в Манчестере Горам стал свободным агентом, так как его контракт с «Мотеруэллом» истёк.

Летом 2001 года голкипер проходил просмотр в клубе «Гамильтон Академикал». «Смотрины» оказались безуспешными — проведя одну игру за «красно-белых» Энди был вынужден дальше искать себе команду. 24 августа того же года Горам подписал годичный контракт с «Ковентри Сити». Но и там дела ветерана не заладились — сыграв за футбольный год всего семь матчей, вратарь в марте 2002 года по обоюдному соглашению с руководством клуба покинул ряды «небесно-голубых». После этого Энди заключил краткосрочный контракт со своей первой командой в профессиональной карьере, «Олдем Атлетик», за который и выступал до конца сезона 2001/02.

26 июля 2001 года Горам присоединился к шотландскому клубу «Куин оф зе Саут». В составе «Королевы Юга» Энди стал обладателем местного Кубка вызова. Это достижение сделало Горама первым футболистом, который выигрывал все четыре профессиональных турнира страны — чемпионат, национальный Кубок, Кубок Лиги и Кубок вызова.

Последней командой Энди стал скромный «Элгин Сити», за который он выступал на протяжении футбольного года 2003/04. По окончании сезона голкипер заявил о завершении своей карьеры футболиста.

15 ноября 2010 года Горам удостоился чести быть введённым в Зал славы шотландского футбола.

Клубная статистика

Клуб	Сезон	Чемпионат		Кубок		Кубок Лиги		Кубок вызова		Плей-офф Лиги		Еврокубки		Итого
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Олдем Атлетик	1981/82	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1982/83	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1983/84	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1984/85	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1985/86	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1986/87	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1987/88	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	2001/02	4	−11	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	4	−11
Всего за «Олдем Атлетик»		199	−?	7	−?	10	−?	0	0	3	−?	0	0	219	−?
Хиберниан	1987/88	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1988/89	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1989/90	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1990/91	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
Всего за «Хиберниан»		138	−? (1)	13	−?	7	−?	0	0	0	0	4	−?	162	−? (1)
Рейнджерс	1991/92	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1992/93	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1993/94	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1994/95	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1995/96	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	1996/97	25	−21	3	−2	4	−4	—	—	—	—	6	−11	—	—
	1997/98	24	−27	6	−7	2	−2	—	—	—	—	3	−6	35	−42
Всего за «Рейнджерс»		184	−?	26	−?	19	−?	0	0	0	0	31	−?	260	−?
Ноттс Каунти	1998/99	1	−1	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	1	−1
Всего за «Ноттс Каунти»		1	−1	0	0	0	0	0	0	0	0	0	0	1	−1
Шеффилд Юнайтед	1998/99	7	−9	—	—	2	−3	—	—	—	—	—	—	9	−12
Всего за «Шеффилд Юнайтед»		7	−9	0	0	2	−3	0	0	0	0	0	0	9	−12
Мотеруэлл	1998/99	13	−18	3	−3	—	—	—	—	—	—	—	—	16	−21
	1999/00	22	−44	3	−5	2	−2	—	—	—	—	—	—	27	−51
	2000/01	22	−31	2	−3	2	−2	—	—	—	—	—	—	26	−36
Всего за «Мотеруэлл»		57	−93	8	−11	4	−4	0	0	0	0	0	0	69	−108
Манчестер Юнайтед	2000/01	2	−4	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	2	−4
Всего за «Манчестер Юнайтед»		2	−4	0	0	0	0	0	0	0	0	0	0	2	−4
Гамильтон Академикал	2001/02	1	−?	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	1	−?
Всего за «Гамильтон Академикал»		1	−?	0	0	0	0	0	0	0	0	0	0	1	−?
Ковентри Сити	2001/02	7	−6	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	7	−6
Всего за «Ковентри Сити»		7	−6	0	0	0	0	0	0	0	0	0	0	7	−6
Куин оф зе Саут	2002/03	19	−30	1	0	—	—	1	0	—	—	—	—	21	−30
Всего за «Куин оф зе Саут»		19	−30	1	0	0	0	1	0	0	0	0	0	21	−30
Элгин Сити	2003/04	3	−10	1	−2	—	—	—	—	—	—	—	—	4	−12
Всего за «Элгин Сити»		3	−10	1	−2	0	0	0	0	0	0	0	0	4	−12
Всего за карьеру		618	−? (1)	56	−?	42	−?	1	−?	3	−?	35	−?	755	−? (1)

Сборная Шотландии

Дебют Энди в составе национальной сборной Шотландии состоялся 16 октября 1985 года, когда он вышел на замену вместо Джима Лейтона в товарищеском поединке с командой ГДР.

В жёсткой конкуренции с тем же Лейтоном и прошли годы выступлений Горама в «тартановой армии». Энди был дублёром Джима на двух чемпионатах мира — 1986 и 1990. Тем не менее на двух последующих международных форумах, коими были европейские первенства 1992 и 1996, Горам провёл все матчи шотландцев на турнирах, будучи основным голкипером сборной.

В 1998 году наставник «тартановой армии», Крейг Браун, на сборе национальной команды перед чемпионатом мира 1998, проходившем во Франции, официально объявил, что первым номером «горцев» на предстоящем «мундиале» будет 40-летний Лейтон. Мгновенно вспыливший Горам в тот же час покинул расположение шотландской команды, заявив через прессу, что завершает свои выступления в сборной и не поедет во Францию, «даже, если Браун приползёт на коленях и будет умолять об этом». Позднее Энди признал, что его слова были слишком резкими и принёс свои извинения Крейгу, но тем не менее в «тартановую армию» он так и не вернулся.

Всего за 13 лет выступлений за сборную Шотландию Горам сыграл 43 матча, пропустил 35 мячей.

Матчи за сборную Шотландии

Матчи Горама за сборную Шотландии  

№	Дата	Место	Оппонент	Счёт	Голы	Соревнование
1	16 октября 1985	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	ГДР	0:0	—	Товарищеский матч
2	26 марта 1986	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Румыния	3:0	—	Товарищеский матч
3	29 апреля 1986	«Филипс», Эйндховен, Нидерланды	Нидерланды	0:0	—	Товарищеский матч
4	26 мая 1987	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Бразилия	0:2	−2	Rous Cup
5	19 октября 1988	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Югославия	1:1	−1	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1990
6	22 декабря 1988	«Ренато Кури», Перуджа, Италия	Италия	0:2	−2	Товарищеский матч
7	25 апреля 1990	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	ГДР	0:1	−1	Товарищеский матч
8	19 мая 1990	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Польша	1:1	−1	Товарищеский матч
9	28 мая 1990	Национальный стадион, Та'Кали, Мальта	Мальта	2:1	−1	Товарищеский матч
10	12 сентября 1990	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Румыния	2:1	−1	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1992
11	17 октября 1990	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Швейцария	2:1	−1	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1992
12	14 ноября 1990	«Васил Левски», София, Болгария	Болгария	1:1	−1	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1992
13	6 февраля 1991	«Айброкс», Глазго, Шотландия	СССР	0:1	−1	Товарищеский матч
14	27 марта 1991	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Болгария	1:1	−1	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1992
15	1 мая 1991	Олимпийский стадион, Серравалле, Сан-Марино	Сан-Марино	2:0	—	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1992
16	11 сентября 1991	«Ванкдорф», Берн, Швейцария	Швейцария	2:2	−2	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1992
17	16 октября 1991	«Стяуа», Бухарест, Румыния	Румыния	0:1	−1	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1992
18	13 ноября 1991	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Сан-Марино	4:0	—	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1992
19	25 марта 1992	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Финляндия	1:1	−1	Товарищеский матч
20	3 июня 1992	«Уллевол», Осло, Норвегия	Норвегия	0:0	—	Товарищеский матч
21	12 июня 1992	«Уллеви», Гётеборг, Швеция	Нидерланды	0:1	−1	Чемпионат Европы по футболу 1992 (финальные игры, групповой этап)
22	15 июня 1992	«Идроттспаркен», Норрчёпинг, Швеция	Германия	0:2	−2	Чемпионат Европы по футболу 1992 (финальные игры, групповой этап)
23	18 июня 1992	«Идроттспаркен», Норрчёпинг, Швеция	СНГ	3:0	—	Чемпионат Европы по футболу 1992 (финальные игры, групповой этап)
24	9 сентября 1992	«Ванкдорф», Берн, Швейцария	Швейцария	1:3	−3	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1994
25	14 октября 1992	«Айброкс», Глазго, Шотландия	Португалия	0:0	—	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1994
26	18 ноября 1992	«Айброкс», Глазго, Шотландия	Италия	0:0	—	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1994
27	17 февраля 1993	«Айброкс», Глазго, Шотландия	Мальта	3:0	—	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1994
28	28 апреля 1993	«Да Луж», Лиссабон, Португалия	Португалия	0:5	−5	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1994
29	23 марта 1994	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Нидерланды	0:1	−1	Товарищеский матч
30	7 сентября 1994	Олимпийский стадион, Хельсинки, Финляндия	Финляндия	2:0	—	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1996
31	12 октября 1994	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Фарерские острова	5:1	−1	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1996
32	16 ноября 1994	«Хэмпден Парк», Глазго, Шотландия	Россия	1:1	−1	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1996
33	18 декабря 1994	Олимпийский стадион, Афины, Греция	Греция	0:1	−1	Отборочный матч чемпионата Европы по футболу 1996
34	11 октября 1995	«Росунда», Стокгольм, Швеция	Швеция	0:2	—	Товарищеский матч
35	24 апреля 1996	«Паркен», Копенгаген, Дания	Дания	0:2	—	Товарищеский матч
36	29 мая 1996	«Майами Оранж Боул», Майами, США	Колумбии	0:1	−1	Товарищеский матч
37	10 июня 1996	«Вилла Парк», Бирмингем, Англия	Нидерланды	0:0	—	Чемпионат Европы по футболу 1996 (финальные игры, групповой этап)
38	15 июня 1996	«Уэмбли», Лондон, Англия	Англия	0:2	−2	Чемпионат Европы по футболу 1996 (финальные игры, групповой этап)
39	18 июня 1996	«Вилла Парк», Бирмингем, Англия	Швейцария	1:0	—	Чемпионат Европы по футболу 1996 (финальные игры, групповой этап)
40	31 августа 1996	«Эрнст Хаппель», Вена, Австрия	Австрия	0:0	—	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1998
41	5 октября 1996	«Даугава», Рига, Латвия	Латвия	2:0	—	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1998
42	11 февраля 1997	«Луи II», Фонвьей, Монако	Эстония	0:0	—	Отборочный матч чемпионата мира по футболу 1998
43	25 марта 1998	«Айброкс», Глазго, Шотландия	Дания	0:1	—	Товарищеский матч

Итого: 43 матча / 35 пропущенных голов; 12 побед, 15 ничьих, 16 поражений.

Сводная статистика игр/голов за сборную

Выступления за сборную

Сборная	Год	Отборочные матчи ЧМ		Финальные матчи ЧМ		Отборочные матчи ЧЕ		Финальные матчи ЧЕ		Товарищеские матчи		Rous Cup		Итого
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Шотландия	1985	—	—	—	—	—	—	—	—	1	0	—	—	1	0
	1986	—	—	—	—	—	—	—	—	2	0	—	—	2	0
	1987	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	1	−2	1	−2
	1988	1	−1	—	—	—	—	—	—	1	−2	—	—	2	−3
	1990	—	—	—	—	3	−3	—	—	3	−3	—	—	6	−6
	1991	—	—	—	—	5	−4	—	—	1	−1	—	—	6	−5
	1992	3	−3	—	—	—	—	3	−3	2	−1	—	—	8	−7
	1993	2	−5	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	2	−5
	1994	—	—	—	—	4	−3	—	—	1	−1	—	—	5	−4
	1995	—	—	—	—	—	—	—	—	1	0	—	—	1	0
	1996	2	0	—	—	—	—	3	−2	2	−1	—	—	7	−3
	1997	1	0	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	1	0
	1998	—	—	—	—	—	—	—	—	1	0	—	—	1	0
Всего за карьеру		9	−9	0	0	12	−10	6	−5	15	−9	1	−2	43	−35

Тренерская карьера

В марте 2006 года Горам стал тренером вратарей в клубе «Эйрдри Юнайтед». В команде из Северного Ланаркшира Энди проработал два года, после чего перебрался на аналогичную работу в «Клайд». В сентябре 2008 года бывший вратарь сборной Шотландии был вынужден покинуть камбернолдский коллектив по личным причинам.

Достижения

Командные достижения

«Рейнджерс»

• Чемпион Шотландии (6): 1991/92, 1992/93, 1993/94, 1994/95, 1995/96, 1996/97
• Обладатель Кубка Шотландии (3): 1991/92, 1992/93, 1995/96
• Обладатель Кубка шотландской лиги (3): 1992/93, 1993/94, 1996/97
• Финалист Кубка Шотландии (2): 1993/94, 1997/98

«Манчестер Юнайтед»

• Чемпион Англии: 2000/01

«Куин оф зе Саут»

• Обладатель Кубка вызова: 2002/03

Личные достижения

• Игрок года по версии футболистов Профессиональной футбольной ассоциации Шотландии: 1993
• Игрок года по версии Шотландской ассоциации футбольных журналистов: 1993
• Зал славы шотландского футбола: включён в 2010

Крикет

Горам также являлся ярым поклонником игры в крикет и даже четыре раза представлял национальную сборную Шотландии в международных официальных встречах. После окончания своей карьеры футболиста Энди некоторое время выступал за крикетный клуб «Freuchie Cricket Club».

Личная жизнь

В 2006 году Гораму, всегда отличающемуся необузданным, а под час и откровенно неадекватным поведением, врачами-психиатрами был поставлен диагноз шизофрения. Болельщики «Селтика», всегда испытывавшие особую неприязнь к бывшему голкиперу «Рейнджерс», быстро среагировали на эту новость, сочинив язвительную песню «Two Andy Gorams, there’s only two Andy Gorams» на мотив известной общефанатской «кричалки» «One club, there’s only one club». Песня мигом завоевала популярность в болельщицкой среде. Впоследствии её название послужило в роли заголовка книги, посвящённой наиболее забавным футбольным «зарядам» и «кричалкам».

Горам является завсегдатаем встреч фанатов «Рейнджерс». На одном из подобных мероприятий Энди сорвал аплодисменты поклонников глазговцев, публично заявив о своих расистских и протестантских взяглядах.

Горам был трижды женат. Все три брака были расторгнуты вскоре после свадеб. Как признаётся сам Энди причины этого лежат в его неуёмном взрывном характере и страсти к алкоголю, к которому он стал привязан, будучи ещё профессиональным футболистом. От этих браков у Горама есть два сына — Дэнни и Льюис.

Библиография

• Jeffrey Jim. The Men Who Made Hibernian F.C. since 1946. — Tempus Publishing Ltd, 2005. — ISBN 0-7524-3091-2.

Ссылки

• [www.soccerbase.com/players/player.sd?player_id=2953 Статистика на soccerbase.com] (англ.)
• [www.scottishfa.co.uk/football_player_profile.cfm?page=823&playerID=9623&squadID=1 Энди Горам на сайте Шотландской футбольной ассоциации]  (англ.)
• [www.londonhearts.com/scotland/players/andrewlewisgoram.html Профиль выступлений за национальную сборную на londonhearts.com]  (англ.)
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=16650 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
• [transfermarkt.de/de/andy-goram/aufeinenblick/trainer_3541.html Профиль Горама на transfermarkt.de]  (нем.)
• [rus.worldfootball.net/spieler_profil/andy-goram/ Профиль Горама на weltfussball.de]  (англ.)
• [www.footballdatabase.eu/football.joueurs.andy.goram.15793.en.html Профиль Горама на footballdatabase.eu]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Горам, Энди

Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.