Гордонские горцы
Поделись знанием:
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
| Гордонские горцы | |
 Эмблема Гордонских горцев | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение | |
| Входит в | |
| Тип |
линейная пехота |
| Включает в себя |
от 2 до 21 батальона |
| Численность | |
| Дислокация |
Казармы Гордон, Абердин |
| Покровитель |
принц Уэльский |
| Девиз |
Стойкие (скотс Bydand) |
| Цвета |
синий, зелёный, жёлтый |
| Марш | |
| Участие в |
Вторая англо-бурская война |
| Командиры | |
| Известные командиры | |
| Сайт |
[www.gordonhighlanders.com/ donhighlanders.com] |
Гордонские горцы или Гордонские хайлендерцы (англ. The Gordon Highlanders) — пехотный полк Британской армии, существовавший с 1881 по 1994 годы и названный в честь шотландского клана Гордон. В его рядах служили выходцы из Абердина и Северо-Восточной Шотландии.
Содержание
История
Образование
Полк образован 1 июля 1881 в разгар реформ Хью Чайлдерса путём объединения 75-го Стирлингширского пехотного полка и 92-го Гордонского горного пехотного полка, которые стали, соответственно, 1-м и 2-м батальоном полка.
75-й Гордонский полк был образован в 1787 году военачальником британской армии Робертом Эберкромби для службы в Индии, где отлично зарекомендовал себя. Участвовал во Второй англо-бурской войне, проходил службу в Британской Индии (в том числе и в Северо-Западной пограничной провинции) и Египте. В 1881 году 75-й полк, находясь на Мальте, был преобразован в 1-й батальон Гордонских горцев. В 1882 году он уже как батальон проходил службу в Египте, отличившись в битве при Тель-Эль-Кебире и Нилско-Суданской кампании (сражения при Эль-Тебе 29 февраля 1884 и Тамае 13 марта 1884).
92-й полк ранее назывался 100-м полком и был образован в 1794 году по распоряжению Александра Гордона, 4-го герцога Гордона (92-й номер он получил в 1798 году). Он участвовал в войнах против Наполеоновской Франции в Испании, сражался при Ватерлоо, а также нёс службу в Афганистане и Южной Африке. Во время Второй англо-афганской войны он совершил марш от Кабула до Кандагара; участвовал в обеих англо-бурских войнах.
В октябре 1897 года во время штурма Даргайских высот у пехотного полка появился самый известный кавалер Креста Виктории: это был волынщик Джордж Файндлейтер, который во время штурма высот был ранен в обе ноги, но продолжал играть на волынке, поддерживая боевой дух.
Первая мировая война
В составе полка Гордонских горцев в Первую мировую войну был 21 батальон: все батальоны несли службу на Западном фронте и воевали в Италии, отметившись 65 благодарностями или «воинскими почестями».
- 1-й и 2-й батальоны были немедленно включены в состав Британских экспедиционных сил после начала войны (1-й — в состав 8-й бригады 3-й пехотной дивизии, 2-й — в состав 20-й бригады 7-й пехотной дивизии), а 3-й батальон резерва остался в Абердине для охранной службы.
- Дополнительно 1/4-й (Абердинский), 1/5-й (Бучанский и Форматинский), 1/6-й (Баннфширский и Донсайдский) и 1/7-й (Дисайдский) батальоны были включены в 153-ю (2-ю горную) бригаду 51-й (горской) пехотной дивизии, известную под названием «Гордонская бригада» по причине наличия большой доли призывников из полка Гордонских горцев (фигурировало до мая 1915 года).
- Ещё 8 батальонов Территориальной обороны (2/4-й, 2/5-й, 2/6-й, 2/7-й, 3/4-й, 3/5-й, 3/6-й и 3/7-й) составляли своеобразную вторую линию британской островной обороны на случай немецкого вторжения. Однако эти батальоны были очень плохо вооружены и оснащены, поэтому не покидали пределов Британских островов. Четыре батальона вспомогательной службы с 8-го по 11-й были сформированы по распоряжению лорда Китченера (9-й батальон стал фактически сапёрным). В 1916 году был сформирован 1-й гарнизонный батальон для службы в Индии.
Как ни странно, но сам полк не участвовал непосредственно в сражениях; его личный 2-й батальон был отправлен на помощь британско-французским войскам в Италию, которые понесли огромные потери после битвы при Капоретто. Всего же насчитывается 50 тысяч солдат, призванных в полк в годы Первой мировой войны: из них 9 тысяч погибли на полях сражений, 20 тысяч были ранены или пропали без вести. Известнейшим ветераном Первой мировой, служившим в полку Гордонских горцев, был певец Джимми Макбет.
Вторая мировая война
27 благодарностей полк Гордонских горцев получил за бои во Франции (1940), Британскую Малайзию, Северную Африку, высадку в Италии и сражения во Франции в 1944—1945 годах.
- 1-й и 5-й батальоны в составе 51-й пехотной дивизии сражались во Франции в 1940 году, но близ Сен-Валери-эн-Ко они были окружены немецкими войсками и капитулировали. В августе 1940 1-й батальон был переформирован и продолжил службу.
- 2-й батальон составлял часть сил Британской армии в Малайзии и участвовал в Сингапурской обороне, которая также окончилась разгромным поражением британцев: в японский плен попали 130 тысяч человек, а потери 2-го батальона стали крупнейшими за всю его историю участия во Второй мировой войне. В мае 1942 года на основе 11-го батальона 2-й батальон был воссоздан и включён в 15-ю шотландскую пехотную дивизию. В 1944 году он участвовал в боях во Франции: на основе 2-го батальона появилась 227-я (горская) пехотная бригада, составленная по большому счёту из молодых солдат. Славу батальону принесли сражения за местечки Шё и Турвилль-сюр-Одон во Франции, а также бои в Нидерландах и осада города Ульцен в Германии.
- 4-й батальон города Абердин 1 ноября 1941 был прикреплён к артиллерийскому полку и расширился до 92-го противотанкового полка Королевского полка артиллерии, а затем вошёл в 9-ю танковую дивизию. В боях не участвовал.
- 6-й банфширский батальон переведён из 51-й дивизии, в 1940 году капитулировал во Франции. После воссоздания включён во 2-ю пехотную бригаду при 1-й пехотной дивизии. Участвовал в боях в Северной Африке и Италии, до конца войны потом служил в гарнизоне Палестины.
- 7-й (марский и мирнский) батальон служил в 51-й дивизии в годы войны.
- 8-й батальон города Абердин расширился до 100-го противотанкового полка, был частью 2-й пехотной дивизии и воевал в Бирме.
- 9-й донсайдский батальон (из 9-й пехотной дивизии) изначально служил на Шетландских островах. Объединён с 5-м батальоном и продолжил обучение в Индии. В 1942 году расширен до 116-го танкового корпуса, в составе 255-й индийской танковой бригады воевал в Бирме и участвовал в освобождении Бирмы от японской оккупации.
- Батальоны Лондонских шотландцев несли гарнизонную службу в Лондоне.
Роспуск
Гордонские горцы продолжили службу уже в Малайзии и Северной Ирландии после войны. 17 сентября 1994 он объединился с Личными Её Величества Сифортскими и Камеронскими горцами в полк Сифортских, Гордонских и Камеронских горцев (ныне 4-й батальон Королевского полка Шотландии. В 1997 году в Абердине в здании штаб-квартиры полка был открыт Музей Гордонских горцев.
Символика
Оригинальный тартан 75-го пехотного полка, очевидно, восходит к тартану клана Кэмпбелл. 92-й пехотный полк использовал тартан с жёлтой полосой, как у клана Гордон. Основным маршем Гордонских горцев являлась песня The Cock o' the North, однако также исполнялись песни St Andrew's Cross и 'The Garb of Old Gaul.
Дружественные подразделения
-
5-й батальон Викторианского шотландского полка - 5-й и 6-й батальоны Королевского полка Виктории
- 5-й/7-й батальон Королевского австралийского полка
-
48-й полк горцев Канады - Торонтский шотландский (личный королевы Елизаветы, королевы-матери) полк
-
Кейптаунские горцы
Напишите отзыв о статье "Гордонские горцы"
Литература
- Forty, George (1998). British Army Handbook 1939–1945. Sutton Publishing. ISBN 0-7509-1403-3.
- Royle, Trevor (2007). The Gordon Highlanders A Concise History. Mainstream Publishing Company. ISBN 9781845962708.
- [www.london-gazette.co.uk/issues/26968/pages/3165 №26968, стр. 3165] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 26968. — No. 26968. — P. 3165.
Ссылки
- [www.gordonhighlanders.com/ Официальный сайт музея полка Гордонских горцев] (англ.)
- [www.bydand.net Сайт, посвящённый полку] (англ.)
- [ssa.nls.uk/film.cfm?fid=0449 Фильм «Gordon Highlanders» 1899 года из архива Национальной библиотеки Шотландии] (англ.)
Отрывок, характеризующий Гордонские горцы
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
