Гореликов, Иван Павлович
| Иван Павлович Гореликов | ||||
 | ||||
| Дата рождения | ||||
|---|---|---|---|---|
| Место рождения | ||||
| Дата смерти | ||||
| Принадлежность | ||||
| Род войск | ||||
| Годы службы | ||||
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение | |||
| Сражения/войны | ||||
| Награды и премии |
| |||
Иван Павлович Гореликов (1907—1975) — старший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1943).
Биография
Иван Гореликов родился 27 октября 1907 года в деревне Авдюшино (ныне — Тайшетский район Иркутской области) в семье крестьянина. Окончил семь классов школы, затем школу фабрично-заводского ученичества, после чего работал слесарем-инструментальщиком механической мастерской в Северо-Енисейском. 28 августа 1941 года Гореликов был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. В том же году он окончил курсы младших лейтенантов. С июня 1942 года — на фронтах Великой Отечественной войны, командовал взводом снайперов 29-го гвардейского стрелкового полка 12-й гвардейской стрелковой дивизии 61-й армии Брянского фронта[1].
За полгода Гореликов обучил снайперскому искусству 43 бойца. Лично уничтожил снайперским огнём 305 солдат и офицеров противника[1].
...Снайпер Гореликов с успехом применял такой приём. Он занимал огневую позицию в траншее, а его напарник, отойдя метров на пятьдесят в сторону, таскал брёвна, выбрасывал землю наверх (не показываясь, однако, из траншеи). Враги это замечали и попадались на удочку, начинали выглядывать из траншеи, и в тот же момент пули Гореликова их сражали.
— Небывалое бывало / Г. А. Ионов. — М., Изд-во ДОСААФ СССР, 1989. — С. 84
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1943 года за «образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм» гвардии младший лейтенант Иван Гореликов был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 972[1].
Вступил в партию в 1943 году.
Получил тяжёлое ранение, в результате которого в августе 1944 года в звании старшего лейтенанта был уволен в запас. Работал в Игарке и Абакане. Умер 6 ноября 1975 года, похоронен в городе Киселёвск Кемеровской области[1].
Был также награждён орденом Красной Звезды и рядом медалей[1].
Имя Героя носят улицы в родной деревне Авдюшино и посёлке Северо-Енисейский[2].
Напишите отзыв о статье "Гореликов, Иван Павлович"
Примечания
Литература
- Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — С. 354. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
- Достоин звания героя. — Красноярск: Красноярское кн. изд., 1975.
- Елькин А. А. Приобщение к подвигу. — Тула, 1975.
- Тугужекова В.Н. Гореликов Иван Павлович. — Энциклопедия Республики Хакасия. — Т. I — Красноярск, 2007. — С. 149
Отрывок, характеризующий Гореликов, Иван Павлович
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
