Горемыкин, Пётр Николаевич

Пётр Никола́евич Горемы́кин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Народный комиссар боеприпасов СССР
3 марта 1941 года — 16 февраля 1942 года
Глава правительства:	Вячеслав Михайлович Молотов Иосиф Виссарионович Сталин
Предшественник:	Иван Павлович Сергеев
Преемник:	Борис Львович Ванников
Министр сельскохозяйственного машиностроения СССР
26 июня 1946 года — 14 марта 1951 года
Глава правительства:	Иосиф Виссарионович Сталин
Предшественник:	Борис Львович Ванников
Преемник:	Георгий Михайлович Попов
Министр общего машиностроения СССР
2 апреля 1955 года — 10 мая 1957 года
Глава правительства:	Николай Александрович Булганин
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	16 (29) июня 1902(1902-06-29) село Рождественное, Новохопёрский уезд, Воронежская губерния, Российская империя
Смерть:	8 ноября 1976(1976-11-08) (74 года) Москва, СССР
Место погребения:	Новодевичье кладбище, Москва
Партия:	ВКП(б) / КПСС
Образование:	МВТУ имени Н. Э. Баумана
Военная служба
Звание:
Награды:

Пётр Никола́евич Горемы́кин (1902—1976) — советский государственный деятель. Генерал-майор инженерно-артиллерийской службы (1944). Первый министр общего машиностроения СССР с 1955 по 1957. Избирался депутатом ВС РСФСР.

Биография

Родился 16 (29) июня 1906 года в селе Рождественное (ныне в составе Поворино, Воронежская область) в семье крестьянина. Трудовую деятельность начал в августе 1917 года учеником слесаря Борисоглебских железнодорожных мастерских. В 1918—1920 годах слушатель Борисоглебской советской партийной школы и студент Борисоглебского рабфака.

• 1920—1921 — работал в личном крестьянском хозяйстве в Поворино.
• 1921—1925 — курсант Киевской нормальной лётной школы, Петроградской высшей воздушной школы, отделенный механик 27-й дивизии Западного военного округа.
• В 1925 году вступил в ВКП(б)
• В 1931 году окончил МВТУ имени Н. Э. Баумана
• 1931—1933 — инженер, заместитель директора Мосгипромаша.
• 1933—1936 — начальник технического отдела, начальник цеха завода № 8, Москва.
• 1936—1938 — начальник цеха, главный инженер завода № 92, Горький.
• февраль 1938-февраль 1939 — начальник 3-го Главного управления наркомата оборонной промышленности СССР
• февраль 1939-май 1940 — заместитель наркома вооружения СССР
• май 1940—март 1941 — член Бюро по оборонной промышленности при СНК СССР
• март 1941—февраль 1942 — народный комиссар боеприпасов СССР
• февраль 1942—март 1946 — заместитель наркома боеприпасов СССР

С мая 1943 года включён в состав ракетного управления.

• март 1946—июнь 1946 — заместитель министра сельскохозяйственного машиностроения СССР
• июнь 1946—март 1951 — министр сельскохозяйственного машиностроения СССР
• июнь 1953—сентябрь 1954 — директор Государственного союзного НИИ № 642 в Москве.
• сентябрь 1954—апрель 1955 — заместитель министра оборонной промышленности СССР
• апрель 1955—май 1957 — министр общего машиностроения СССР
• с мая 1957 — персональный пенсионер союзного значения.
• февраль 1958—декабрь 1960 — консультант Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
• январь 1961—сентябрь 1963 — заместитель начальника технико-экономического Совета Государственного комитета Совета Министров СССР по автоматизации и машиностроению.
• сентябрь 1963—декабрь 1965 — председатель технико-экономического Совета Государственного комитета Совета Министров СССР по машиностроению.
• С декабря 1965 года председатель научно-технического совета Министерства станкостроительной и инструментальной промышленности СССР.

Скончался 8 ноября 1976 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 7).

Награды

• орден Ленина
• орден Октябрьской революции
• орден Кутузова I степени (16.09.1945)
• орден Кутузова II степени (18.11.1944)
• два ордена Трудового Красного Знамени (5.8.1944)
• орден Красной Звезды
• орден «Знак Почёта»
• медали

Литература

• Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители. 1923—1991 гг. Историко-биографический справочник / Сост. В. И. Ивкин. — М., 1999. — ISBN 5-8243-0014-3

Ссылки

• [militera.lib.ru/h/kymanev_ga2/10.html Беседа профессора Г. А. Куманева с П. Н. Горемыкиным]

Отрывок, характеризующий Горемыкин, Пётр Николаевич

Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.