Горицкий Успенский монастырь

Монастырь
Горицкий монастырь
Ансамбль бывшего Горицкого монастыря в Переславле-Залесском
Страна	Россия
Город	Переславль-Залесский
Конфессия	Православие
Епархия	Переславская
Дата основания	начало XIV века
Дата упразднения	1744
Статус	Упразднённый монастырь, превращён в музей
Состояние	Сохранился архитектурный ансамбль

Успенский Горицкий монастырь — бывший православный монастырь в городе Переславле-Залесском, упразднённый в 1744 году. На территории монастыря расположен Переславль-Залесский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник.

История монастыря

Монастырь основан, вероятно, в начале XIV века при Иване Калите.

В средние века монастырь владел многочисленными сёлами, в числе которых Большие Сокольники, Веслево, Веськово, Воскресенское, Дубнево, Ермово, Ильинское, Кружково, Маурино, Нила, Перцево, Родионцево, Славитино, Соломидино, Чашницы, Ченцы, Черницкое на Оселке, Черницкое на Шахе, Яропольцы и другие (подробнее см. здесь).

12 июня 1722 года в пожаре погиб монастырский архив.

К сожалению, исторические сведения об этом монастыре весьма кратки, отрывочны и неясны, так как архив монастыря не сохранился, и все сведения о нем получаются из разных побочных источников. Вот те сведения, какие имеются о монастыре:

Время основания Успенского Горицкого Богородицкого мужского монастыря относится к 1362 году.Ошибочно считается,что в Горицком монастыре принял постриг преподобный Дмитрий Прилуцкий.Но этого не могло быть,т.к. ко времени основания обители он уже был игуменом,основанного им ,Никольского монастыря в том же Переславле.

В XV веке в нем жил и был игуменом (с 1470 до 1500 год) святой Даниил, основавший, тут же в Переславле, Троицкий Данилов монастырь (в 1508 году), куда и перешел из Горицкого монастыря. Дальнейшая судьба последнего в XVI и XVII столетиях неизвестна. В 1744 г. он упразднен и отдан для помещения архиерейского дома вновь учрежденной Переславской епархии, которая была упразднена в 1788 году.

За время пребывания в нем архиереев известны следующие постройки: Собор Успения Пресвятой Богородицы и Гефсимания, между 1753—1761 годом; колокольня с церковью Богоявления 1768—1777 г.; в это же время (вместо древних) построена часть ограды и башни вновь; эти позднейшие части начинаются от колокольни, затем идут по северной стороне и частью по западной; архитектура их ясно отличается от древних, как видно в натуре.

Закрытие и упразднение монастыря

В 1744 году переславский Успенский Горицкий монастырь был закрыт и превращён в усадьбу переславского епископа. Современники хорошо понимали это состояние бывшего монастыря. В 1802 году переславский чиновник Пётр Плишкин пишет, что «Горицким монастырём именовался до 1744 года, то есть до учреждения Переславской епархии».

В 1788 году Переславская епархия закрыта и архиерейский дом упразднён.

В «Описании монастырей, в Российской Империи находящихся» (1817) упомянут «Горицкий Успенский, уничтоженный, близ города Переславля-Залесского». А двадцать лет спустя этого монастыря уже не было в книге (издание 1834 года).

В 1904 году внутренность монастыря представляла грустную картину запустения: громадное пространство, обнесенное стенами, представляет пустырь, поросший травою, с грудами мусора и заросшим прудом; в одной стороне стоят две церкви и несколько незначительных новых построек, затерявшихся среди громадного пустыря; ограда, ворота и башни ветхи и полуразрушены.

Древнейшими постройками монастыря, несомненно существовавшими в XVII веке, остаются только двое ворот, из коих одни «Святые»; южная ограда с одной башней и, можно прибавить, еще церковь Всех Святых (почти утратившая древний вид вследствие позднейших пристроек). «Святые Ворота» с церковью святого Николая представляют один из выдающихся образцов древнерусской архитектуры и потому неоднократно изображались и описывались в различных изданиях; из них наиболее ценными представляются чертежи, помещенные в издании Ф. Рихтера, где можно видеть все подробности обработки. Год построения «Ворот» неизвестен, но указывается многими исследователями в периоде XVII века.

После революции в 1919 году в монастырь переведён Переславский музей-заповедник.

Современный облик бывшего монастыря

Строения бывшего Горицкого монастыря

• Успенский собор (1750-е годы), ныне экспозиция и хранилище,
• церковь Богоявления с колокольней (XVIII век), ныне методический отдел,
• церковь Всех Святых с Трапезной палатой (конец XVII века), ныне экспозиция и хранилище,
• церковь Николая Чудотворца (XVII—XVIII века), ныне действующий храм, проводятся Богослужения
• ,
• церковь Гефсимания (разобрана на кирпич для духовного училища, в музее в качестве одного из экспонатов хранится колонна бывшего храма),
• святые ворота и палата привратника, ныне туристический отдел,
• крепостные стены и башни (XVII—XVIII века), ныне хранилища.

Строения бывшего духовного училища

• здание духовного училища (XIX век), ныне картинная галерея,
• баня (XIX век), ныне здание администрации,
• звонница (XIX век), ныне смотровая площадка.

Из других мест привезены или построены

• часовня Покрова из деревни Старово (XIX век), ныне касса,
• часовня святого Георгия из деревни Фонинское (конец XIX века),
• бюст Юрия Долгорукого работы скульптора С. М. Орлова — погрудное повторение памятника на Тверской площади в Москве (1963 год).

• Успенский собор (Переславль-Залесский).jpg

  Успенский собор в январе 2009 года

• Pereslavl GoritskyMon Cathedral P92.jpg

  Успенский собор в августе 2015 года

• Церковь Богоявления (Переславль-Залесский).jpg

  Церковь Богоявления

Монастырский некрополь

• На территории монастыря похоронен академик живописи Д. Н. Кардовский (1866—1943)

Ссылки

• [www.temples.ru/card.php?ID=5280 Горицкий Успенский мужской монастырь на сайте «Храмы России»]
• [sobory.ru/article/index.html?object=00230 Горицкий Успенский монастырь на сайте sobory.ru]
• [pki.botik.ru/show-section.php?mon Переславская краеведческая инициатива,] раздел «Монастырь»
• [museum.pereslavl.ru/ Переславль-Залесский музей заповедник]

Отрывок, характеризующий Горицкий Успенский монастырь

«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.