Горная королевская гвардия
Горная королевская гвардия | |
Годы существования | |
---|---|
Страна | |
Подчинение | |
Входит в | |
Тип |
горные стрелки, спецназ |
Включает в себя |
четыре бригады, горный штаб 21А |
Численность |
2337 человек |
Прозвище |
Опленацкий корпус |
Участие в | |
Командиры | |
Известные командиры |
Горная королевская гвардия (серб. Горска краљева гарда), изначально Корпус горной гвардии (серб. Корпус горске гарде), известный также как Опленацкий корпус — Горный штаб 21А (серб. Опленачки корпус - Горски штаб 21А) — элитное подразделение Югославских войск на родине (горные стрелки). Командиром подразделения был подполковник Никола Калабич.
Гвардия была де-факто основана в 1941 году и насчитывала номинально 500 человек. Она принимала участие в боях против немецких и болгарских войск, титовских партизан, усташей и коллаборационистов-лётичевцев. Действовала в окрестностях горы Рудник и на территории Шумадии (Опленацкий и Топольский срезы). Официальное образование состоялось 12 января 1943 по распоряжению генерала Дражи Михаиловича. В начале января 1946 года прекратила своё существование после ареста Николы Калабича и начала поисков Михаиловича.
Структура
- Разведывательно-охранная бригада. Командир: подпоручик Живорад Мишич.
- 1-й Опленацкий корпус. Командир: капитан Милан Медич.
- Опленацкая бригада. Командир: поручик Негован Арсениевич.
- Орашская бригада. Командиры: поручик Павле Джурчек, капитан Жика «Артиллерист» Павлович и капитан Миодраг Евтич.
- 2-й Космайский корпус. Командир: капитан авиации Драгутин «Младжа» Бойович.
- Младеновацкая бригада. Командир: подпоручик Арсение Йованович.
- Кавалерийский дивизион. Командир: Драголюб «Луне» Лукич.
- 4-я Космайская бригада. Командир: подпоручик Момчило Обрадович.
Напишите отзыв о статье "Горная королевская гвардия"
Литература
- Samardžić Miloslav. Borbe četnika protiv Nemaca i Ustaša 1941-1945. — Kragujevac: NIP Pogledi, 2006. — Т. 2.
- Албум Николе Калабића и Горске Краљеве Гарде
|
|
Отрывок, характеризующий Горная королевская гвардия
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.