Городня (Городнянский район)
Город
|
Городня́ (укр. Городня) — город в Черниговской области Украины, административный центр Городнянского района, расположенный на реке Чибриж.
История
Поселение впервые упомянуто в письменных источниках начала XVII века[1].
В составе Речи Посполитой селение носило название Хвоща[2].
В 1648 году, после начала восстания Хмельницкого, запорожские казаки вместе с жителями Городни разгромили здесь отряд польской шляхты под командованием князя Радзивилла, но вскоре после этого Городня была взята и разорена польскими войсками[2].
В 1654 году вместе с Левобережной Украиной Городня вошла в состав Русского царства[1][2]. Первоначально, входила в Седневскую сотню Черниговского полка. В 1705 получила статус сотенного городка Городнянской сотни Черниговского полка Гетманщины.
В 1781 году Городня стала уездным городом Черниговского наместничества, в 1797 году - оставлена за штатом, в 1802 году - стала уездным городом Городнянского уезда Черниговской губернии[2].
В XVIII веке в Городне было сооружено три церкви.
В 1814 году основано дворянское училище (с 1913 г. – Городнянское высшее начальное училище).
В ходе строительства Либаво-Роменской железной дороги здесь была построена железнодорожная станция[2]. В январе 1874 года перегон Гомель - Бахмач, на котором находилась станция[3], был введён в эксплуатацию.
По состоянию на 1890 год, численность населения Городни составляла 3844 человек, здесь действовали 2 кирпичных, 3 дубильных и 2 кожевенных завода, а также 56 лавок, 7 постоялых дворов, 3 винных лавки и 4 водочных подвала. Поселение являлось местом проведения ярмарок с общим оборотом в 400 тыс. рублей (торговля шла преимущественно кустарными, горшечными и кожевенными товарами)[2].
В 1905 году в Городне возникла социал-демократическая ячейка[1].
4 мая 1917 года здесь началось издание районной газеты (изначально выходившей под наименованием "Известия Городнянского уездного исполнительного комитета", в дальнейшем название газеты несколько раз менялось)[4].
В декабре 1917 года в Городне была установлена Советская власть[2].
После образования в 1923 году Городнянского района Городня стала районным центром[5].
После начала Великой Отечественной войны, 28 августа 1941 года Городня была оккупирована наступавшими немецкими войсками. В период оккупации в посёлке и районе действовали подпольный райком КП(б)У, патриотическая подпольная группа и партизаны из партизанского соединения С. А. Ковпака. 24 сентября 1943 года посёлок был освобождён наступавшими советскими войсками[1].
В 1957 году Городня получила статус города[1][5][3].
По состоянию на начало 1972 года, в городе действовали маслозавод, льнообрабатывающий завод и обозный завод[5].
В 1980 году в городе действовали маслодельный завод, льнозавод, обозный завод, кирпичный завод, хлебный завод, комбикормовый завод, пищекомбинат, торфопредприятие, межколхозная строительная организация, лесхоззаг, райсельхозтехника, комбинат бытового обслуживания, 5 общеобразовательных школ, музыкальная школа, больница, детский санаторий, Дом культуры, 4 клуба, кинотеатр и две библиотеки[1].
В 1989 году численность населения составляла 15 092 человек[6].
Экономика
Промышленность: комбикормовый и кирпичный заводы, Городнянский механический завод, маслозавод, льнозавод, деревообрабатывающий завод, торфопредприятие, пищевой комбинат.
Социальная сфера
- образование: общеобразовательные школы, музыкальная школа; гимназия
- здравоохранение и рекреация: больница, детский санаторий, стадион;
- культура: дом культуры, 4 клуба, 2 библиотеки, Городнянский музей (народный историко-краеведческий);
- СМИ: выходит еженедельная районная газета «Новости Городянщины»[7].
Известные люди
В Городне родились хирург Н. М. Волкович[1], художник А. М. Лопухов[1] и Герои Советского Союза А. П. Жижкун, Б. Ф. Калач и И. С. Юфа.
Напишите отзыв о статье "Городня (Городнянский район)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Городня // Украинская Советская Энциклопедия. том 3. Киев, «Украинская Советская энциклопедия», 1980. стр.114-115
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Кудрявцев Н. В. Городня, уездный город Черниговской губернии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ 1 2 Городня // Советский энциклопедический словарь. редколл., гл. ред. А. М. Прохоров. 4-е изд. М., «Советская энциклопедия», 1986. стр.326
- ↑ № 6107 "Колхозный луч" // Газеты СССР 1917 - 1960. Библиографический справочник. том 3. М., "Книга", 1978. стр.122
- ↑ 1 2 3 Городня // Большая Советская Энциклопедия. / под ред. А. М. Прохорова. 3-е изд. том 7. М., «Советская энциклопедия», 1972. стр.123
- ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/sng89_reg2.php Всесоюзная перепись населения 1989 г. Численность городского населения союзных республик, их территориальных единиц, городских поселений и городских районов по полу]
- ↑ [www.gorod.cn.ua/news_64115.html Чотири редактори районних газет пішли на пенсію]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 19 июня 2016 года. |
| ||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||
|
Это заготовка статьи по географии Черниговской области. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Городня (Городнянский район)
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
