Городская галерея в доме Ленбаха

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 48°08′49″ с. ш. 11°33′49″ в. д. / 48.14694° с. ш. 11.56361° в. д. / 48.14694; 11.56361 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=48.14694&mlon=11.56361&zoom=16 (O)] (Я)
Городская галерея в доме Ленбаха
Städtische Galerie im Lenbachhaus
Местонахождение Luisenstraße 33
80333 München
Сайт [www.lenbachhaus.de/cms/ bachhaus.de/cms/]

Городская галерея в доме Ленбаха (нем. Städtische Galerie im Lenbachhaus) — художественный музей в Мюнхене. Находится в охраняемой государством вилле Франца фон Ленбаха — памятнике архитектуры, построенном в период с 1887 по 1891 гг. по проекту Габриэля фон Зейделя, и перестроенной сначала в 1927—1929 гг. Гансом Гресселем, а затем в 1969—1972 гг. Генрихом Фольбером и Рудольфом Тёнессеном.





Коллекция

В музее представлены в первую очередь работы художников XVIII—XIX вв., работавших в Мюнхене: Яна Полака, Кристофа Шварца, Жоржа Лемере («Графиня Гольштейн», 1754 г.), Вильгельма фон Кобелля, Иоганна Георга фон Диллиса, Карла Ротмана, Карла Шпицвега, Эдуарда Шлейха, Карла Теодора фон Пилоти, Франца фон Штука, Франца фон Ленбаха, Фридриха Августа фон Каульбаха, Вильгельма Лейбля, Вильгельма Трюбнера и Ганса Тома. В северном крыле Ленбаххауза разместились работы художников XIX в. из так называемого круга мюнхенской школы.

В музее демонстрируются также работы художников-участников мюнхенского Сецессиона, основанного в 1892 г.: Ловиса Коринта, Макса Слефогта и Фрица фон Уде.

Свою международную славу музей снискал однако благодаря собранию работ, созданных художественной группой «Синий всадник»: Алексея Явленского, Василия Кандинского, Габриэлы Мюнтер, Франца Марка, Августа Маке, Марианны Верёвкиной и Пауля Клее.

В Городской галерее Ленбаха также представлены работы художественного направления «Новая вещественность»: Кристиана Шада, Рудольфа Шлихтера и др.

Музей принимает также временные выставки. С 70-х гг. они знакомят публику с наиболее значительными тенденциями и явлениями в живописи, а также творчеством современных отечественных и зарубежных художников. В вопросах приобретения новых экспонатов музей ориентируется на собраниях работ отдельных художников. Выдающимся приобретением музея стала инсталляция «Покажи свою рану» (Zeige deine Wunde) Йозефа Бойса.

В музее находятся инсталляции и собрания произведений Марины Абрамович и Улая, Денниса Адамса, Франца Аккермана, Кристиана Болтански, Мела Бохнера, Пабло Бронштейна, Клауса фом Бруха, Лоуренса Вайнера, ВАЛИ ЭКСПОРТ, Эрвина Вурма, Рупрехта Гейгера, Изы Генцкен, Лайама Гиллика, Ганса Гофмана, Катарины Гроссе, Томаса Деманда, Вилли Доэрти, Михаэля Зайльшторфера, Катарины Зивердинг, Лэйко Икэмура, Асгера Йорна, Эльсуорта Келли, Ансельма Кифера, Давид Клербут, Альфреда Колера, Ловиса Коринта, Джеймса Коулмана, Марии Лассниг, Сола Левитта, Михаэлы Мелиан, Герхарда Мерца, Сары Моррис, Маурицио Наннуччи, Марселя Оденбаха, Романа Опалки, Зигмара Польке, Арнульфа Райнера, Герхарда Рихтера, Ульрики Розенбах, Ричарда Серра, Шона Скалли, Джеймса Таррелла, Вольфганга Тильманса, Энди Уорхола, Дэна Флавина, Сил Флойер, Гюнтера Форга, Гюнтера Фрутрунка, Михаэля Хайцера, Гэри Хилл, Дженни Хольцер, Андреаса Хофера, Штефана Хубера, Герри Шума, Олафура Элиассона, Хариса Эпаминонды, венских акционистов и Мартина Вёрля.

С марта 2009 года до мая 2013 года музей был закрыт для посещения из-за капитального ремонта. Проект реконструкции виллы был выполнен архитектурным бюро Нормана Фостера. Одно лишь новое освещение — плод совместной работы архитектора Н. Фостера и художника Олафура Элиассона — обошлось в 2 миллиона евро[1]. Об открытии музея после реконструкции в специальном видеорепортаже сообщила медиакомпания «Немецкая волна»[2]

Напишите отзыв о статье "Городская галерея в доме Ленбаха"

Ссылки

Примечания

  1. [de.wikipedia.org/wiki/St%C3%A4dtische_Galerie_im_Lenbachhaus#Gesamtsanierung_und_Erweiterungsbau Städtische Galerie im Lenbachhaus]
  2. [www.youtube.com/watch?v=ODnWB50hxmY&list=PLD570B6E1A004FCBE Вилла Франца фон Ленбаха в новом свете]

Галерея

Отрывок, характеризующий Городская галерея в доме Ленбаха

– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]