Город Зеро

Город Зеро
Жанр	Трагифарс, фантастика, фантасмагория, мистика, триллер
Режиссёр	Карен Шахназаров
Автор сценария	Карен Шахназаров Александр Бородянский
В главных ролях	Леонид Филатов
Оператор	Николай Немоляев
Композитор	Эдуард Артемьев
Кинокомпания	Киностудия «Мосфильм». Творческое объединение «Старт»
Длительность	97 мин.
Страна	СССР СССР
Год	1988
IMDb	ID 0095244
Выход фильма «Город Зеро»

К:Фильмы 1988 года

«Город Зеро» — советский фильм режиссёра Карена Шахназарова, был снят в 1988 году. Первоначально фильм был задуман как комедия абсурда, однако, как потом признавался сам режиссёр, фильм перерос первоначальный замысел. По словам Шахназарова, это картина о том, что «наше прошлое непознаваемо, так как оно постоянно мистифицируется». По версии Сергея Кара-Мурзы, фильм представляет собой аллегорический зашифрованный сценарий, по которому происходил развал СССР.

Сюжет

Инженер из Москвы Алексей Варакин (Леонид Филатов) приезжает в провинциальный город, чтобы согласовать технические детали, связанные с необходимостью изменений конструкции кондиционеров, которые вот уже 15 лет поставляет его предприятию местный завод. Несуразности и странности начинаются уже на проходной завода, где не оказывается пропуска, который он заказал лишь полчаса тому назад. Секретарша директора завода невозмутимо трудится на своём рабочем месте совершенно обнажённой, но на это никто не обращает никакого внимания; сам директор (Армен Джигарханян) оказывается в полном неведении того, что главный инженер завода умер в результате несчастного случая ещё восемь месяцев тому назад; в непривычно пустом ресторане Алексею предлагают отведать в качестве подарка от повара не включённый в счёт десерт — торт в виде его же собственной головы. И когда, несмотря на предупреждение официанта о том, что повар может обидеться и покончить с собой, он возмущённо отказывается от этого угощения, тот на самом деле пускает себе пулю в сердце.

Но даже это происшествие оказывается лишь прелюдией к последующей цепи событий, которые больше похожи на кошмарный сон: билеты на вокзале города отсутствуют; дороги никуда не ведут, таксист вместо железнодорожной станции привозит его в глухомань, в которой почему-то оказывается местный краеведческий музей. Хранитель музея (Евгений Евстигнеев) показывает ему эклектичную экспозицию, в которой, кажется, смешались все нации и эпохи: от троянцев и римлян до недавних руководителей страны, демонстрируя диковинные и невероятные экспонаты. А малолетний сын местного электрика (у которого тот остановился на ночлег), угощающего Варакина картошкой собственного приготовления, спокойно сообщает оторопевшему Алексею, что тот никогда не уедет из этого города, точно называет его фамилию, имя и отчество, и к тому же сообщает год его смерти (2015) и имена четырёх дочерей, от имени которых тому поставят могильный памятник на кладбище.

Следователь (Алексей Жарков) предъявляет Варакину неопровержимые свидетельства того, что погибший повар Николаев — отец Варакина, и что настоящее имя Алексея — Махмуд. Местный прокурор признаётся ему в своём потаённом желании совершить преступление, заявляет, что трагедия в ресторане — не самоубийство, а спланированное убийство, которое имеет своей целью подорвать государственность Советского Союза. В тот же вечер прокурор пытается застрелиться на глазах у всех присутствующих на танцевальном вечере, посвящённом очередной годовщине того дня, когда «рок-н-ролл был впервые исполнен в их городе», причём всё тем же погибшим при странных обстоятельствах Николаевым.

То, что воспринимается Алексеем Варакиным как несуразность и полный бред, для самих жителей странного города, судя по всему, — полная обыденность, не вызывающая у них ни малейшего удивления. Сначала Алексей поражается происходящему и пытается как-то бороться с цепью иррациональных событий, которые с ним происходят. Но мало-помалу смиряется с обстоятельствами, приспосабливается к ним и тоже начинает принимать иррациональный ход вещей как данность. Он уже не возражает против утверждения, что является Махмудом, родным сыном погибшего повара Николаева.

Во время вечеринки с выездом на природу к «дубу власти Дмитрия Донского», прокурор города (Владимир Меньшов) советует Алексею бежать, и тот бежит, в тумане найдя лодку и переправляясь через реку.

В ролях

• Леонид Филатов — Алексей Варакин
• Олег Басилашвили — Василий Чугунов, писатель
• Владимир Меньшов — Николай Смородинов, прокурор
• Армен Джигарханян — Пал Палыч, директор завода
• Евгений Евстигнеев — хранитель музея
• Алексей Жарков — следователь
• Пётр Щербаков — председатель горисполкома
• Елена Аржаник — Нина, секретарша
• Татьяна Хвостикова — Анна
• Юрий Шерстнёв — Курдюмов, официант
• Михаил Солодовник — Аттила
• Александр Беспалый — хозяин дома
• Евгений Зернов — повар

Съёмки

• Натурные съёмки проводились в городе Коломна (Московская область), однако было много павильонных съёмок.
• Некоторые эпизоды фильма снимались в городе Грязовец (Вологодская область).
• Во время создания фильма Карен Шахназаров единственный раз в жизни выпил на съёмочной площадке — во время сцены в прокуратуре прокурор был настолько вдохновлён творчеством режиссёра, что решил поговорить с режиссёром за рюмкой коньяка.

Награды

• Приз «Золотой Хьюго» на Международном кинофестивале в Чикаго, 1989
• Серебряный приз на МКФ в Вальядолиде, 1989
• Приз Европейской ассоциации научной фантастики за лучший фильм на МКФ в Сан-Марино, 1989

Интерпретация

По версии философа Сергея Кара-Мурзы, в абсурдистской сновидческой картине режиссёра Шахназарова (сына одного из главных помощников М. С. Горбачёва) сжато и талантливо изложена разрушительная программа перестройки, включая методы ненасильственного воздействия на массовое сознание, парализующие волю к сопротивлению и спасению. Фильм может рассматриваться как зашифрованный сценарий, по которому происходил развал СССР. Конспирологическую версию о тайном замысле режиссёра Кара-Мурза изложил в книге «Манипуляция сознанием», где дал подробную интерпретацию событий в картине. Тайнопись как политический инструмент, указывал Кара-Мурза, используется в художественных произведениях уже много столетий. Сам Шахназаров сперва не признавал версию Кара-Мурзы, отрицая столь коварную подоплёку и считая свой фильм всего лишь аполитичной развлекательной комедией-фарсом с элементами абсурда, однако затем согласился, что фильм перерос первоначальный замысел.

Факты

• В музее восковых фигур Николаев представлен в форме старшины милиции, а на видеоролике — в форме лейтенанта ОБХСС, что подтверждает голос за кадром Олега Басилашвилли.
• В качестве восковых фигур в фильме были использованы музыканты из треш-метал-групп «Коррозия Металла» и «Д.И.В.».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
• Когда в начале фильма поезд отходит от платформы, на табличке с указанием маршрута следования видна надпись «Вологда — Ленинград».
• Среди уроженцев города упоминается реальный персонаж — академик, архитектор Иван Фомин, «который обсуждает в 1934 году с товарищами Хрущёвым и Кагановичем проект возведения на Красной площади величественного здания Наркомтяжпрома». Иван Александрович Фомин действительно проектировал здание Народного комиссариата тяжёлой промышленности СССР (правда, в фильме показывается проект здания НКТП, авторами которого были архитекторы братья Веснины и Лященко, и который также предполагалось возвести на Красной площади на месте ГУМа). Академик Фомин родился в Орле.
• Вопреки утверждению Варакина о том, что «римляне никогда не были на территории СССР», это не так. Известно, что римляне доходили до Северного Причерноморья, в частности, Крыма, а также были на территории Армении. В 1930-е годы в Азербайджане у подножья горы Беюк-даш (Гобустанский археологический заповедник к югу от Баку) была найдена каменная плита с латинской надписью, датируемой I веком нашей эры (между 84 и 96 годами). Надпись гласит: Imp Domitiano Caesare avg Germanic L Julius Maximus Leg XII Ful. Перевод: «Время императора Домициана Цезаря Августа Германского, Луций Юлий Максим, Центурион XII Легиона Молниеносного». Возможно, в гобустанской надписи упоминается отряд XII легиона, который был истреблён местными жителями Апшерона. Император Домициан послал легион на помощь союзным царствам Иберии и Албании на Кавказ — считается, что это был самый далеко зашедший на восток от Рима легион.
• Имя «Алексей Варакин» носит также главный герой другого фильма Шахназарова — «Американская дочь» (1995).

Ссылки

• [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=1392 «Город Зеро»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
• Фильм [cinema.mosfilm.ru/films/film/1980-1989/gorod-zero// «Город Зеро»] в онлайн-кинотеатре «Мосфильма»
• [exler.ru/films/04-07-2001.htm Рецензия Алекса Экслера]
• [web.archive.org/web/20150218132630/redar.ru/2007/05/07/gorod_zero.html Рецензия Руслана Баженова]

Отрывок, характеризующий Город Зеро

– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.