Горская, Алла Александровна

Алла Александровна Горская
укр. Алла Олександрівна Горська
Место рождения:	Ялта, Крымская АССР, РСФСР, СССР
Место смерти:	Васильков (город), Киевская область, Украинская ССР, СССР
Жанр:	живопись
Учёба:	Киевский художественный институт
Стиль:	станковая живопись, монументальная живопись
© Работы этого автора несвободны

А́лла Алекса́ндровна Го́рская (укр. Алла Олександрівна Горська; 18 сентября 1929, Ялта — 28 ноября 1970, Васильков) — украинская советская художница, диссидент, деятель правозащитного движения 1960-х годов на Украине.

Биография

Алла родилась в Ялте в 1929 году. Её отец, Александр Валентинович Горский, был одним из организаторов советского кинопроизводства, в 1931 году он стал директором Ялтинской киностудии. В 1932 году Александр Валентинович с семьёй переехал в Москву, где занял должность начальника производства треста «Востокфильм», а в 1933 году — в Ленинград, где А. В. Горский сначала был заместителем директора, а потом — директором Ленинградской киностудии. После войны работал директором Одесской и Киевской киностудий.

Война застала 11-летнюю Аллу вместе с матерью и старшим братом Арсением (погиб в апреле 1943 года в пехотном бою на Ленинградском фронте) в Ленинграде. Пережив блокаду, летом 1943-го Алла с матерью эвакуировались в Алма-Ату, где уже работал на объединённой киностудии Александр Валентинович. В Алма-Ате семья была недолго и в конце 1943 года переехала в Киев.

С 1946 по 1948 год А. Горская училась в Киевской художественной средней школе имени Шевченко, где преподавателем по специальности был Владимир Бондаренко. Закончив школу с золотой медалью, поступила на живописный факультет Киевского художественного института. Её учителями были М. Шаронов и С. Григорьев. Летом 1952 года она вышла замуж за студента этого же вуза Виктора Зарецкого. Через два года, окончив институт, Горская работала по специальности в области станковой и монументальной живописи.

Алла Горская трагически погибла 28 ноября 1970 года, как многие тогда считали при невыясненных обстоятельствах, в городе Василькове. Похороны Горской 7 декабря на Городском (Берковецком) кладбище в Киеве превратился в митинг протеста.

Творческая деятельность

В 1959 году по работам шахтёрского цикла Горскую приняли в Союз художников. На подъёме обманчивой «оттепели» 1960-х гг. она работала в селах Чернобыльского района, где создала полотна «Припять. Паром», «Абетка», «Хлеб». Художница разработа­ла эскизы к декорациям спектаклей «Нож в солнце» по поэме И. Драча, «Так пропал Гуска» М. Кулиша, «Правда и кривда» М. Стельмаха (режиссёр Л. Танюк). Спектакли, готовые к по­становке, были запрещены.

В 1964 году Алла Горская в соавторстве с Панасом Заливахой, Людмилой Семыкиной, Галиной Севрук и Галиной Зубченко создала в Киевском университете витраж «Шевченко. Мать». Витраж был уничтожен администрацией университета по распоряжению горкома партии. Созванная после этого комиссия квалифицировала его как идеологически враждебный. Горскую исключили из Союза художников, однако через год восстановили в членстве.

А. Горская автор многочисленных художественных произведений: «Автопортрет с сыном» (1960), «Портрет отца» (1960), «Азбука» (1960), «Возле реки» (1962—1963), «Портрет В. Симоненко» (1963) и другие. В её графике было дано новое трактование образов Т. Шевченко, А. Довжен­ко. Со своим мужем В. Зарецким, художниками-единомышленниками — Г. Синицей, Г. Марченко, Б. Плаксием, В. Смирновым ху­дожница в Донецке, Киеве, Краснодоне созда­ла ряд монументальных работ, отмеченных влиянием украинского барокко и мексикан­ского монументализма. Её творчество опиралось на традиции киевской академичес­кой школы, народное искусство, украинский авангард 1920-х, бойчукизм.

Живопись и графика Аллы Горской находяться в Национальном художественном музее (Киев), Национальном художественном музее им. А. Шептицкого (Львов), одной из крупнейших в мире коллекций советского нонконформизма Нортона и Ненси Додж (Ратгерский университет), музее Берлинской стены Чекпоинт Чарли, других.

Общественная деятельность

Алла Горская вместе с Лесем Танюком, Василием Симоненко и Иваном Светличным была одним из организаторов и активным членом Клуба творческой молодёжи «Современник» (1959—1964) в Киеве. Она принимала участие в организации литературно-художественных вечеров, подготовке ежегодных Шевченковских праздников и др.

В 1962 году А. Горская вместе с В. Симоненко и Л. Танюком обнаружили в Быковне, на Лукьяновском и Васильковском кладбищах места захоронения расстрелянных органами НКВД в 1930—1940-х годах, о чём было сделано заявление в Киевский городской совет («Меморандум № 2»).

А. Горская входя в группу «шестидесятников», принимала активное участие в украинском правозащитном движении. Она материально и морально поддерживала семьи политзаключённых, состояла в переписке с ними. В апреле 1966 года подала ходатайство на защиту П. Заливахи. Диссиденты, возвращавшиеся из заключения, обращались к ней за помощью.

Горская была на процессе В. Черновола, проходившего 15 сентября 1967 года во Львове, где с группой киевлян заявила протест против незаконного ведения суда. В апреле 1968 года она поставила свою подпись под письмом-протестом 139 деятелей науки и культуры к руководителям СССР в связи с арестами и закрытыми судами над диссидентами и .была снова исключена из Союза художников.

За участие в акциях протеста в 1965—1968 годах против расправы над украинскими диссидентами Горская подверглась преследованиям со стороны советских органов безопасности. По Киеву и всей Украине распространялись слухи о существовании террористической бандеровской организации, якобы руководимой западными спецслужбами. Одним из руководителей этой организации называли Горскую.

В 1970 году Горскую вызвали на допрос в Ивано-Франковск по делу арестованного В. Мороза, но она отказалась давать показания. За несколько дней до смерти она составила протест в Верховный суд УССР о незаконности и жестокости приговора В. Морозу.

Версии гибели

Следствие, которое вела прокуратура Киевской области, пришло к выводу, что Горскую убил её свекор из-за личной неприязни, после чего покончил жизнь самоубийством. Одна из неофициальных версий приписывает убийство КГБ, который якобы мстил Горской за обнародование вместе с Л. Танюком и В. Симоненко фактов массовых захоронений расстрелянных НКВД в Быковне.

В 1999 году открыт новый памятник на могиле А. Горской — автор В. Прядка.

Творческое наследие

Рисунки

• «Автопортрет с сыном» (1960)
• «Портрет отца» (1960 или 1961, возможно было два портрета)
• «Азбука» (1960)
• «У реки» (1962—1963)
• «Портрет В. Симоненко» (1963)
• Подсолнечник (портрет Е. Сверстюка) (1963)
• Эскиз витража к 150-летию Тараса Шевченко (1964) (в соавторстве с А. Заливахой, Л. Семыкиной, Г. Зубченко, Г. Севрук)

Витражи

• «Шевченко. Мать» (1964) в соавторстве с А. Заливахой, Л. Семыкиной, Г. Севрук и Г. Зубченко. Был расположен в Киевском университете и уничтожен по распоряжению руководства Киевского горкома КПУ (сохранился эскиз, который хранится в Национальном музее литературы).

Мозаики

• «Прометей», «Земля», «Огонь» и другие в средней школе № 47 Донецка (арх. И. Каракис и др.) совместно с В. Зарецким и др.
• «Дерево жизни», «Птица-мечта» в ресторане «Украина» в Мариуполе (совместно с В. Зарецким и др.).

Другие произведения

• Земля (1968) (в соавторстве с Б. Плаксием, В. Зарецким) — сделано из древесной коры, соломы, лыка и дерева.

Литература

• «Красная тень калины» (Алла Горська. Червона тінь калини. Листи, спогади, статті / Ред. та упор. О.Зарецького, М.Маричевського. — Київ, Спалах. — 1996. — 240 с.)
• Статьи в «Украинском вестнике»
• Зарецький О. Алла Горська під ковпаком КДБ. Антиукраїнська спрямованість спецоперацій // Фундатор сучасного українознавства. Збірник наукових праць на пошану 80-річчя Петра Кононенка. Київ, 2011. — С. 54 — 58.

Фильмы про Аллу Горскую

«Усім нам смерть судилася зарання…» Реж. С.Дудка, опер. Є.Сологуб, Укртелефільм, 1991 р.

«Алла Горська». Режиссёр-постановник Олена Левченко, Національна кіностудія художніх фільмів імені Олександра Довженка, Українська студія хронікально-документальних фільмів, 58 хв., 2001 р

Ссылки

• [memorial.org.ua/education/draw/6/1.htm Биография на сайте общества «Мемориал»]  (укр.) (недоступная ссылка)
• [www.day.kiev.ua/300244/ Ветка калины для Аллы Горской]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Горская, Алла Александровна

– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.