Горский, Пётр Никитич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Никитич Горский
Дата рождения:

25 марта (6 апреля) 1826(1826-04-06)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

9 (21) октября 1877(1877-10-21) (51 год)

Место смерти:

Нижний Ломов, Пензенская губерния

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Род деятельности:

поэт, литератор, очеркист

Язык произведений:

русский

Пётр Ники́тич Го́рский (25 марта [6 апреля1826), Москва — 9 [21] октября 1877, г. Нижний Ломов, Пензенская губерния) — русский поэт и литератор, очеркист.





Биография

Родился в семье офицера. Учился в Полоцком кадетском корпусе (18391844), затем в Дворянском полку. С 1846 служил в Колыванском егерском полку и Александринском сиротском кадетском корпусе. Участвовал в Крымской войне 1853—1856. В 1859 в чине штабс-капитана вышел в отставку и поселился в Санкт-Петербурге.

В 1859 напечатал отрывок из комедии «Полуфранцузы» в журнале «Гудок» и стихи в журнале «Орёл». Известность принесли физиологические очерки, печатавшиеся в журналах 1860-х годов и выпущенные отдельной книгой.

Литературные заработки были недостаточны и нерегулярны, поэтому Горский брался за любую работу. По свидетельству П. В. Быкова, он «колол дрова, таскал кули на барже, сортировал сельди». [1] Горский также неоднократно обращался за помощью в Литературный фонд. Унизительная бедность и пристрастие к вину развили психическое заболевание, из-за которого Горский с мая по октябрь 1864 пробыл в психиатрической больнице.

Нравственная и психическая неуравновешенность Горского сказались в его письмах-доносах на высочайшее имя, в которых Горский объяснял покушение Д. В. Каракозова влиянием демократических журналов, прежде всего «Современника» и «Русского слова». Вместе с тем он признавался в том, что нищета побуждала и его «произвести революцию и уничтожить дворянство».

Летом 1866 был арестован и сослан в Пензу, в 1867 переведён в Саранск, в 1869 — в Нижний Ломов. В ссылке он и его жена бедствовали. Горский давал частные уроки, работал маляром, писал обличительную поэму о губернском чиновничестве (осталась неопубликованной).

Литературная деятельность

Дебютировал в печати отрывком из комедии «Полуфранцузы» в журнале «Гудок» и стихотворениями «Завещание» и «Родина» в журнале «Орёл». В «Орле» поместил также очерк о провинциальных чиновниках «Хорошие люди», юмористический рассказ с автобиографическими мотивами «Четыре главы из моей жизни» о детстве. Издал роман в стихах «Миллионер» (Санкт-Петербург, 1861).

Наиболее характерным для Горского считается жанр физиологического очерка в духе умеренно обличительной литературы:

  • «Московский лавочник в Питере» («Семейный круг», 1860, № 18),
  • «День на бирже, ночь на квартире» («Время», 1862, № 12),
  • «Бедные жильцы» («Время», 1863, № 1),
  • «Дифирамб Ивану Петровичу» («Русское слово», 1863, № 7),
  • «Высокая любовь» («Время», 1863, № 4),
  • «Благотворительное общество» («Якорь», 1863, № 6—8),
  • «Бездольный» («Библиотека для чтения», 1863, № 8—9),
  • «В больнице и на морозе» («Эпоха», 1864, № 1—2),
  • «История моего помешательства. Чистая правда» («Современник», 1865, № 3).

Типичный герой у Горского представляет собой благородного нищего, опустившегося дворянина, от лица которого ведётся повествование о нравах петербургского «дна», трудовой биржи, больниц для бедных, полицейских участков, о быте литературных поденщиков. Выпустил сборник «Сатирические очерки и рассказы» (т. 1—2, Санкт-Петербург, 1864), в который вошли опубликованные ранее в журналах очерки.

Современники Горского, критики из «Русского слова», «Современник», «Отечественных записок», «Библиотеки для чтения» упрекали Горского в неряшливости языка, излишнем натурализме, в безыдейности и мозаичности. Однако искренностью, смелым изображением тёмных, порой отталкивающих сторон жизни, сочувствием к обездоленным Горский сумел привлечь читателей.

С Ф. М. Достоевским Горского связывало сотрудничество в журналах «Время» и «Эпоха». Художественные достоинства его очерков писатель оценивал невысоко, однако считал их полезными для журналов с точки зрения фактов. Достоевский оказывал Горскому материальную поддержку. Высказывалось предположение, что Горский является прототипом отставного капитана Лебядкина, терроризирующего публику «рифмованным словоблудием», в романе «Бесы», а также, в некоторой мере, Мармеладова в романе «Преступление и наказание».[2]

Напишите отзыв о статье "Горский, Пётр Никитич"

Примечания

  1. П. В. Быков. Силуэты далёкого прошлого. Москва—Ленинград, 1930. С. 76.
  2. Николай Наседкин. Достоевский. Энциклопедия. Москва: Алгоритм, 2003 (Серия: Русские писатели). ISBN 5-9265-0100-8. С. 305—306, 328—330, 556.

Литература

Отрывок, характеризующий Горский, Пётр Никитич

– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.